Осип Мандельштам - Олег Лекманов Страница 30

Заснула чернь! Зияет площадь аркой, Луной облита бронзовая дверь. Здесь арлекин вздыхал о славе яркой, И Александра здесь замучил Зверь. Курантов бой и тени государей… Россия, ты, на камне и крови, Участвовать в твоей железной каре Хоть тяжестью меня благослови! [255]

Как тут не вспомнить о Мандельштамовской характеристике Огюста Барбье, который, согласно автору «Камня», умел «одной строкой, одним метким выражением определить всю сущность крупного исторического явления»? (11:305).

И все—таки до Октября 1917 года Мандельштам ощущал себя поэтом лирическим, порой историософским, но не поэтом—гражданином. В конце мая 1917 года он, не отступая от уже сложившейся традиции, покинул столицу и уехал в Крым. Много позднее, в стихотворении «С миром державным я был лишь ребячески связан…» (1931) Мандельштамов—ский отъезд из Петрограда был мотивирован так:

Чуя грядущие казни, от рева событий мятежных Я убежал к нереидам на Черное море, И от красавиц тогдашних, от тех европеянок нежных Сколько я принял смущенья, надсады и горя! [256]

Среди тех, кто окружал Мандельштама летом и осенью 1917 года в Крыму в Алуште, красавиц было предостаточно. Это и Анна Михайловна Зельманова, и Саломея Николаевна Андроникова, и поэтесса Анна Дмитриевна Радлова, чьи стихи Михаил Кузмин хвалил, а Мандельштам пародировал («Легенда о его увлечении Анной Радловой ни на чем не основана», – сочла нужным указать в своих «Листках из дневника» ненавидевшая Радлову Ахматова). [257] 3 августа, в день именин Саломеи Андрониковой, компанией поэтов и филологов была разыграна шуточная пьеса «Кофейня разбитых сердец», сложенная при участии Мандельштама. Он сам выведен в пьесе под именем поэта дона Хозе Тиж д'Аманда – перевод на французский фамилии Mandelstamm. В пьесе этот персонаж изъясняется строками из чуть переиначенных Мандельштамовских стихотворений. Интересно, что никому из компании, включая Зельманову и Андроникову, по—видимому, не были известны стихи целомудренно—сдержанного Мандельштама о любви. Неслучайно в уста Тиж д'Аманду был вложен такой монолог, обыгрывающий название первой Мандельштамовской книги:

Любовной лирики я никогда не знал. В огнеупорной каменной строфе О сердце не упоминал.

Также обратим внимание на то обстоятельство, что сцены с участием Тиж д'Аманда содержат своеобразный травестийный комментарий к будущим Мандельштамовским строкам о смущении, надсаде и горе, принятом им от «европеянок нежных». Из восьми реплик, обращенных к несчастному поэту главной героиней «Кофейни» – Суламифью (Саломеей Андрониковой), – четыре звучат не особенно ласково: «Чушь»; «Вздор. / Ступайте—ка влюбиться, / Да повздыхать, да потомиться, / Тогда пожалуйте в кафе»; «Куда ты лезешь? Ишь, какой проворный! / Проваливай»; «Как эта мысль вам в голову пришла?»

Спустя несколько дней после именин Саломеи Андрониковой Мандельштам пришел в гости на еще одну алуштинскую дачу, где поселился художник Сергей Юрьевич Су—дейкин со своей красавицей—женой Верой Артуровной (по детскому прозвищу Бяка). Этот визит описан в дневнике Судейкиной: «Белый двухэтажный дом с белыми колоннами, окруженный виноградниками, кипарисами и ароматами полей. Здесь мы будем сельскими затворниками, будем работать и днем дремать в тишине сельских гор. Так и было. Рай земной. И вдруг появился Осип Мандельштам. Как рады мы были ему. Мы повели его на виноградники – „ничего другого не можем вам показать. Да и угостить можем только чаем и медом. Хлеба нет“. Но разговор был оживленный, не политический, а об искусстве, о литературе, о живописи. Остроумный, веселый, очаровательный собеседник. Мы наслаждались его визитом». [258] Сознательно или бессознательно – Вера Артуровна воспроизвела в своем рассказе ситуацию знаменитой «Тавриды» Константина Батюшкова:

Друг милый, ангел мой! сокроемся туда, Где волны кроткие Тавриду омывают И Фебовы лучи с любовью озаряют Им древней Греции священные места. ………………………………………. Где путник с радостью от зноя отдыхает Под говором древес, пустынных птиц и вод, Там, там нас хижина простая ожидает, Домашний ключ, цветы и сельский огород.

Мандельштам, для которого Батюшков был поэтом, с чьей биографии он во многом «делал» собственную жизнь, изобразил свой визит к Судейкиным, воспользовавшись топонимом «Таврида» как заветным паролем:

Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: – Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела. ………………………………………………………… После чаю мы вышли в огромный коричневый сад, Как ресницы, на окнах опущены темные шторы. Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград, Где воздушным стеклом обливаются сонные горы. [259]

(«Золотистого меда струя из бутылки текла…», 1917)

В начале октября, в Феодосии, Мандельштам мимолетно пересекся с сестрами Цветаевыми. Реплика Марины, обращенная к Анастасии и ее спутникам: «Пожалуйста, не оставляйте нас вдвоем». [260]

В Петроград Мандельштам возвратился 11 октября 1917 года, то есть – к самой кульминации «событий мятежных», которые отозвались в сердце поэта болью и страхом. Из протокола допроса Мандельштама от 25 мая 1934 года: «Октябрьский переворот воспринимаю резко отрицательно. На советское правительство смотрю как на правительство захватчиков и это находит свое выражение в моем опубликованном, в „Воле народа“ стихотворении „Керенский“. В этом стихотворении обнаруживается рецидив эсеровщины: я идеализирую КЕРЕНСКОГО, называя его птенцом Петра. А ЛЕНИНА называю временщиком». [261]