Леонид Гайдай - Евгений Новицкий Страница 31

— Нинок, ну ты что, я же еще не умер, чего ты плачешь?

— Леня, но ведь у тебя туберкулез, туберкулез, — всё повторяла жена, всхлипывая и утирая слезы.

Леонид продолжал еще более уверенным и спокойным голосом:

— Брось ты это. Перестань, пожалуйста. Пойми, для меня это ничего не значит — я вылезу.

Гайдай оказался прав — очень скоро он пошел на поправку. Это была только самая середина его жизни. Однако последствия перенесенной болезни всё-таки сказывались все последующие годы. Точно так же обстояло дело и с раненой ногой, и с язвой: время от времени та или другая давала о себе знать.

И, разумеется, громадную роль в выздоровлении Гайдая сыграла неустанная забота его жены. Нина в огромных количествах приготавливала мужу целебную смесь алоэ и меда — общепризнанное народное средство против туберкулеза. А теща Екатерина Ивановна регулярно варила Леониду овсяный кисель.

После окончания съемок «Трижды воскресшего» супруги какое-то время отдыхали на юге, а затем отправились в Иркутск, к родителям Леонида. Дальнейшие режиссерские перспективы всё еще оставались туманными. Но, случайно или неизбежно, в родном доме Гайдая внезапно осенила блестящая идея. Он в одно мгновение понял, чем именно хочет заниматься в кино.

Поразительные творческие результаты, которых достиг Леонид Гайдай после этого счастливого озарения, нынче известны каждому русскоязычному человеку. И как раз там, в Иркутске, в родных пенатах будущего великого режиссера, суждено было родиться уникальному жанру советской (читай — гайдаевской) эксцентрической комедии.

Глава седьмая «ПЕС БАРБОС…» И «САМОГОНЩИКИ»

Никулин. Вицин. Моргунов

История с «Женихом с того света» была, конечно, симптоматична для своего времени. Покуда на посту министра культуры царил вздорный Михайлов, кинематографистам, особенно начинающим, следовало держаться подальше от жанра комедии. Итог этого вынужденного «воздержания» вписан в историю советского кино будничным канцелярским шрифтом: в пятидесятых годах веселые фильмы у нас фактически отсутствовали. Чуть ли не единственной общепризнанно удачной кинокомедией десятилетия была рязановская «Карнавальная ночь».

Но в мае 1960 года Министерство культуры возглавила Екатерина Фурцева — и деятелям искусства сразу стало заметно легче и веселее жить и творить. Летом того же года ведомство уже разразилось приказом «О мерах по увеличению выпуска и улучшению качества фильмов комедийного жанра». Иван Пырьев, уже оставивший к тому времени пост директора «Мосфильма», моментально отреагировал на министерский призыв — тут же открыл при студии Экспериментальную мастерскую комедийного фильма. Чтобы как можно быстрее выпустить под ее эгидой хоть какую-нибудь картину, решено было сделать ее альманахом: несколько режиссеров на скорую руку снимут смешные короткометражки, которые вкупе составят полнометражную ленту, — и ее сразу же можно будет выпускать в прокат. Забегая вперед скажем, что эта задумка не вполне оправдала себя: премьера первого комедийного киноальманаха состоялась только в сентябре 1961-го.

Более чем за год до того Пырьев привлек к работе над короткометражками шестерых начинающих режиссеров, самыми яркими среди которых были Гайдай и Рязанов. Остальные четверо — Эдуард Абалов, Эдуард Змойро, Владимир Семаков, Наум Трахтенберг — особо не проявили себя ни в рамках альманаха, ни в последующем персональном творчестве.

Так что на отдых в Иркутск Гайдай отправился, уже имея в голове пырьевское задание — придумать тему для комедийной короткометражки.

Атмосфера и обстановка родного дома располагали к спокойным творческим раздумьям. Пока Нина Гребешкова помогала Иову Исидоровичу и Марии Ивановне по хозяйству (кстати, свекор и свекровь обращались к 29-летней невестке не иначе как по имени-отчеству — Нина Павловна), Леонид проводил все дни на чердаке, где, как мы помним, хранились подшивки старых газет и журналов за многие годы, которые отец ни в коем случае не хотел выбрасывать, а мать придумала складывать в аккуратные стопки по всему пространству чердачного пола, чтобы утеплить дом.

Среди бережно хранимых журналов было немало юмористических, которые Гайдай, понятно, особенно ценил. С детства он зачитывался «Крокодилом», «Бегемотом», «Смехачом», «Красным перцем» и многими другими подобными изданиями. (Обложки и карикатуры именно из этих довоенных журналов появятся в гайдаевском альманахе по мотивам Зощенко «Не может быть!».)

Видно, в то лето Гайдай надеялся, что сатирики и юмористы давно минувших дней натолкнут его на идею для короткометражки. Однако по иронии судьбы такую идею режиссер нашел как раз в современном средстве массовой информации, причем отнюдь не развлекательном. Это была газета «Правда», в обязательном порядке выписываемая Иовом Исидоровичем. И номер, который по счастливой случайности попался на глаза Леониду, был недавний, хотя и не самый свежий. Речь идет о газете «Правда» от 10 апреля 1960 года. Как вы уже, возможно, догадались, именно в этом номере, 101-м за год и 15225-м за всё время существования газеты, был опубликован фельетон украинского поэта Степана Олейника «Пес Барбос и необычный кросс».

Вот этот стихотворный фельетон — точно в таком виде, в каком он оказался помещен на последнюю полосу «Правды» (разумеется, текст был напечатан в переложении с украинского, сделанном всегдашним переводчиком стихов Олейника Валентином Корчагиным):

Через пойму, через дол, Там, где верб зеленых своды, Двух Никол Гаврила вел — Шли в поход враги природы. Далеко за сенокос Продвигались три верзилы, А за ними — рыжий пес, Неизменный страж Гаврилы. Куст, цветок — им всё равно: Топчут, нет на них холеры! Вышли к озеру… — Оно! — Тут разделись браконьеры. Подозвав к себе Никол, Пса баском шугнув сурово, Достает Гаврила тол И такое держит слово: — Ну, братва, гаси «бычки». Здесь не лески-поплавки вам! Чуть сплошаем — на куски Разнесет нас к черту взрывом! Прикрепил Гаврила Щур К толу палку-запускалку, Подпалил бикфордов шнур И закинул в воду палку. Залегли дружки ничком В лозняке, раскинув руки… Пять минут — и ахнет гром, И всплывут сомы и щуки! Но… до взрыва встать пришлось. (Будут помнить ту рыбалку!) Как увидел пес Барбос, Что метнул хозяин палку, Гавкнул хрипло и — бултых! — Доставать, как приучили… Палку в пасть — и прет на них, Чтоб отдать ее Гавриле! По шнуру огонь бежит — Рыбакам грозит, не рыбам!.. — Гибнем, братцы!!! — Щур вопит. А у тех — аж волос дыбом. Как хлестнул по спинам страх, Сорвались друзья и — деру!.. Чешут в кепках да в трусах, — Олимпийцам дали б фору! Шнур короче — злее «кросс». Жарят к лесу без оглядки: Со взрывчаткою Барбос Наступает им на пятки!.. Свой опасный «марафон» Тем закончили герои, Что вскарабкались на клен И притихли там все трое. Бросив тол, обнюхав ствол, Пес понесся по опушке… Миг — и вспыхнул, ухнул тол, Прогремел сильнее пушки! Ухнул так, что их трусы В поднебесье запорхали, Что доселе картузы Из-за тучки не упали; Что в райцентре, за рекой, Пыль взметнулась по панели, Что в милиции самой Стекла в рамах зазвенели; Что под сень прибрежных ив Отлетел, крестясь, Гаврила… Подоспели люди: — Жив? Щур не слышал: оглушило! …Пожурит в селе народ Трех молодчиков за это, Но едва ли кто придет Из района, сельсовета! Там «воюют» на словах: Пресечем-де!.. Примем меры!.. А в озерах — бах да бах — Губят рыбу браконьеры.

Кстати, газетная публикация была снабжена рисунками, в которых уже оказались намечены типажные приметы будущих Труса, Балбеса и Бывалого, коим суждено будет вырасти из Олейниковеких двух Никол и Гаврилы Щура. Правда, Гаврила (будущий Бывалый) на картинке больше похож на ленинградского актера Алексея Смирнова, впоследствии сыгравшего у Гайдая в «Деловых людях» и «Операции «Ы»…», чем на Евгения Моргунова, а у обоих Никол практически одно лицо — скорее никулинское, чем вицин-ское.