Последняя бригада - Морис Дрюон Страница 31

— Приехали, старина!

Деревня Жен, расположенная на западе сектора, подверглась многочасовому обстрелу.

— Ну и салют здесь устроили! — заметил Сирил.

Длинный лесистый остров посередине реки непрерывно обстреливали из минометов. Над мостом, от которого остались только быки, похожие в лунном свете на ворота затонувшего замка, летали трассирующие пули, освещая дома и пригорки.

Короткий сон совсем лишил Лервье способности сопротивляться. Его била дрожь.

— Эй, Лервье, надо идти, — тормошил его Сирил.

В темноте они разыскали офицеров. Один из них, лейтенант, державшийся чуть отстраненно и чем-то напоминавший Сен-Тьерри в его худшие минуты, произнес, сильно растягивая слова:

— Отвезите меня на остров. Надо посмотреть, что там творится.

Они добрались до берега и погрузились в лодку. Сирил сел на весла. Вода масляно поблескивала, как начищенная старая кираса.

Лервье-Марэ казалось, что они скользят внутри ирреального пространства, и его все сильнее и больнее охватывало чувство странной размытости происходящего.

«Это все неправда, неправда…» — думал он.

И неподвижно сидящий на носу лодки мрачный офицер, и летящие по небу, как ночные хищники, снаряды, и поросший дремучим лесом темный остров, откуда непрерывно били наши пулеметы, — все это не укладывалось в каноны обычной жизни.

«Как быстро светает!» — подумал Лервье.

У него возникло предчувствие, что он не доживет до рассвета.

С соседнего островка, едва не задев лодку, вылетела дуга трассирующих пуль, похожая на рой светлячков. Лервье-Марэ так быстро отпрянул в сторону, что чуть было не перевернул лодку. Пули тяжело плюхались в воду.

— Эй, старина! Вам что, не терпится искупаться? — сердито спросил лейтенант.

Сирил налег на весла и причалил лодку к узкой полоске песка под деревьями.

— Только после вас, господин лейтенант, — сказал Лервье-Марэ и не узнал свой голос.

И с этого момента он впал в странное состояние: ни сон, ни явь, ни тревога, ни полное равнодушие. В темноте за деревьями красновато поблескивал пулемет. Они направились в ту сторону. Навстречу им вышел лейтенант. Остров сотрясался от взрывов. Лервье был уверен, что все они сейчас превратятся в ничто и он вместе с ними.

Лейтенант, что прибыл в лодке, заявил:

— Они засели на островке слева от тебя и обстреляли нас по дороге.

Упал еще один минометный снаряд.

—   Знаю, — ответил лейтенант, что был на острове. — Они недавно пытались сюда высадиться, но мы отбились. Но если они опять сунутся — уж не знаю когда, — то долго мы не продержимся.

—   А сколько продержитесь? Как думаешь?

—   Час, от силы полтора. Ну а потом, если нас всех не положат, можно считать, что Господь к нам благоволит. Из-за песка минометы каждые три минуты заклинивает!

Упал еще один снаряд.

Лейтенанты даже не пригнулись. Они обсудили разведданные и диспозицию, и в их тоне чувствовались презрение и гнев на судьбу, которая распорядилась запятнать их поражением в бою. А для Лервье их голоса звучали как воспоминание.

—   А как остальные, держатся? — спросил лейтенант с острова.

—   Как и здесь.

—   Иными словами, делают вид.

В этот момент с неприятельского берега выпустили осветительную ракету, и она зависла над островом, как прицепленный к небу фонарь, а потом стала медленно опускаться, озаряя все вокруг.

— Да ложитесь вы, черт побери! — крикнул тот лейтенант, что прибыл на лодке, и толкнул Лервье плечом.

«Вот интересно, — подумал Лервье. — Летит снаряд — им хоть бы что, а повисла ракета — сразу ложись!»

Следует признать, что свет ракеты — самый опасный. Он не похож ни на дневной свет, в котором видны тела и листья, ни на электрический, в котором блестят одежда, камни и украшения. Свет ракеты выявляет прежде всего форму предметов, ясно отделяя друг от друга деревья, травинки и ямки в песке. Вот бежит человек к пулемету, и при этом освещении четко видны его ноги и даже складки на коленях брюк. И весь остров просматривается сквозь деревья, и можно безошибочно различить каждую фигуру. Только смерть может освещать себе дорогу таким мертвенно-белым светом.

Солдат, которого сквозь деревья увидел Лервье, подбежал к лейтенанту с острова и что-то ему сказал.

—   Давайте их сюда, — ответил тот и обернулся к лейтенанту с лодки:

—   У меня двое раненых. Может, отвезешь? И еще один убитый. У тебя лучше получится его похоронить.

Все вернулись к лодке.

— Спасибо, старина, — сказал остающийся лейтенант отплывающему лейтенанту. — Так приятно сказать тебе «до свидания». Хотя, знаешь, сдается мне, что мы больше не увидимся.

— Откуда нам знать? — ответил другой.

Лервье-Марэ взялся за одно из весел, поскольку в лодке их было уже шестеро, и она практически черпала воду бортом. Лейтенант снова застыл на носу. Раненые сидели на банке. Один прижимал локти к животу, второй держался за скамью согнутой рукой, словно вот-вот потеряет сознание. Между ними и гребцами лежал убитый — один из присланных в подкрепление алжирских пехотинцев. Его масляно-черное лицо в обрамлении курчавых волос было обращено к небу.

Лервье услышал голос Сирила:

— Поднажми… Немцы настороже…

Почему они все оказались на этой глянцевой воде, в ночи, которой, кажется, конца не будет? Зачем все они здесь: парень со славянским акцентом, мертвый африканец и он сам, Жак Лервье-Марэ?

Лервье изо всех сил налегал на весло, но оно двигалось, повинуясь какой-то особой, нервной энергии и становясь с каждым гребком все менее податливым. Пальцы ощущали его как инородное тело, которое было гораздо живее сжимавших его рук.

Лервье-Марэ с удивлением обнаружил, что сам себя спрашивает, сколько ему лет, и отвечает, что двадцать.

С островка снова послышались выстрелы, и лодку окружила стая светлячков. Они сверкали и свистели повсюду, мельтешили перед глазами, падали на мертвое тело. Но на этот раз Лервье-Марэ даже не двинулся с места. Весло начало расти под его ладонями и жить своей жизнью, все более независимой. Ему вдруг стало трудно дышать, и он почувствовал, как все его тело содрогается от отвращения, потому что на дне лодки лежит мертвец с побелевшими глазами и со струйкой запекшейся крови в углу открытого рта.

5

— Я испугался, что ты… хлопнешься в обморок этой ночью, когда мы гребли обратно, — произнес Сирил.

Было полвосьмого утра. Сидя на траве рядом с командным пунктом, Сирил уплетал хлеб с мармеладом. Лервье-Марэ пристроился рядом с ним и что-то писал. Он оторвал глаза от бумаги и ответил: