Александр Македонский - Василий Ян Страница 31

Хош стал причмокивать:

– Какая у тебя мудрая голова! Ляй-ляй, вай-вай! А я и не понимал, зачем ты все это делаешь. Думал, что ты хочешь опять жениться.

Ворота открылись. Показался Фейзавл:

– Войди, князь, и еще пусть войдет сюда один человек. Больше нельзя: женщины таких, как ты, очень боятся.

Скифы отказались войти во двор.

– Там нас задушат, – бормотали они. – И ты, князь Будакен, получишь удар кинжала сквозь шелковую занавеску. Вспомни песни Саксафара!

Если Будакен решал что-нибудь сделать, то никому не удавалось отговорить его. Он соскочил с коня, отдал копье Хошу, расправил плечи и затекшие ноги.

– Кто пойдет со мной?

– Если позволишь, я пойду. – Спитамен спрыгнул на землю. – Я же обещал проводить тебя до самых Суз. Вот мы и увидим согдианскую сус. [93]

Остальные скифы решили ждать, а Будакен, согнувшись, шагнул в дверь вслед за Фейзавлом. За ним последовал Спитамен.

Посередине двора находился квадратный бассейн с водой, обложенный плитами, отшлифованными временем. По сторонам кудрявились клумбы с кустами темно-красных роз. Двор окружала галерея с тонкими деревянными колонками, покрытыми затейливой резьбой. Несколько сплетенных из синих ниток клеток с соловьями и красноглазыми перепелами висели под крышей.

Оба скифа, следуя за Фейзавлом, прошли в персиковый сад, окруженный высокой глиняной стеной. Под развесистыми карагачами показался небольшой дом, как будто сложенный из серых кубиков, приставленных друг к другу. Вместо крыши пузырился ряд небольших куполов.

Черные павлины, волоча длинные хвосты, бродили по дорожкам, перекликаясь резкими голосами. Две ручные антилопы с маленькими рожками паслись между деревьями. В дверях дома стоял, как будто не впуская, высокий толстый евнух с обвисшим, сморщенным, безволосым лицом. Фейзавл грубо оттолкнул его.

Из глубины сада понеслась ноющая песня, начатая высоким, тонким голосом. В стороне под тенистым деревом сидели несколько юношей в нарядных лиловых одеждах, подпоясанных шарфами, с пестрыми повязками на головах. За ухом у каждого был заткнут красный цветок. Они держали в руках лютни и сопровождали песню нежными аккордами.

Над плоской крышей – желтый месяц.

Любимой тень увидел я,

Она смешалась с тенью лестниц,

Ступенек затемнив края.

Я люблю тебя, милая, за капризный обман!

О любимая! Померанец ты Курешаты!

Я себя приношу тебе в жертву.

В исступленной безумной пляске

Я верчусь подобно ветру.

Я люблю тебя, милая, за капризный обман!

Ты убила на крыше влюбленного,

Его кровью письмо написала,

И кровавая рана сияла

На письме из-под локона темного.

Я люблю тебя, милая, за капризный обман!

Я ушел с караваном, болея тобой,

Нес тоску от долины к долине.

К плоской крыше стремились лучи золотой,

Драгоценной, небесной лилии…

Я люблю тебя, милая, за капризный обман! [94]

Спитамен тронул за руку Будакена:

– Это все женихи! Времени у них много. Им не приходится ловить в степи диких коней.

Фейзавл ввел скифов в первую маленькую комнату. Слабый свет лился сверху, из купола, в котором было три круглых окна, закрытых узорчатыми решетками. Во всех отверстиях решеток просвечивали тонкие роговые пластинки.

Когда глаза привыкли к сумраку, можно было увидеть в стенах ниши, где стояли рядами медные и глиняные вазы, чашки и разноцветные стеклянные пузырьки.

Фейзавл, поднимая цветные занавески, повел гостей дальше, сквозь такие же небольшие комнаты, и привел в более просторную залу, верх которой состоял из четырех куполов с круглыми резными окнами. Все четыре купола опирались на одну резную колонну, стоящую посреди зала.

На полу лежали пестрые ковры. В стороне стояло одинокое пустое кресло с высокой, изукрашенной резьбой спинкой. Вдоль стены, тесно прижавшись, сидели около двадцати женщин в ярких пышных платьях.

Все женщины разом встали, приложили руку ко лбу и к груди и наклонились до земли, воскликнув по-согдски:

– Добро пожаловать!

– Процветайте! – ответил Будакен.

Платья зашуршали, и женщины опустились на ковер, но при каждом движении Будакена шевелились, приподнимались и вздрагивали, словно готовые убежать.

– Садись, достойный защитник справедливости! – прозвучал певучий женский голос.

Гости опустились на подушки.

Воцарилось молчание.

Будакен косился на пестрые, яркие одежды женщин, на их нарумяненные лица и не мог решить, которая же из них княжна – дочь правителя края.

В середине группы величественно восседала очень полная женщина, закутанная в прозрачный шелковый шарф. На голове в золотом венке дрожали на проволоках золотые бабочки. Будакен заметил тяжелые золотые серьги, ожерелье из цветных камней, множество золотых браслетов на полных руках и кольца на всех десяти пальцах.

Впереди на ковре сидели маленькие девочки, одетые в длинные платья, как у взрослых. Глаза их были обведены черной сурьмой, брови соединены в одну линию и лица так набелены и нарумянены, что все девочки были похожи одна на другую. Впереди детей сидел маленький толстый мальчик, украшенный ожерельем и золотыми побрякушками, пришитыми к одежде.

Он один смотрел в упор на Будакена и улыбался.

Все остальные сидели опустив глаза.

Фейзавл стал задавать вопросы вежливости:

– Каковы ваши благородные обстоятельства? Много ли у вас силы? Не мучает ли болезнь головы?

За всех отвечала полная женщина одной и той же фразой:

– По воле бога всемогущего и благодаря вашему вниманию очень хорошо.

Фейзавл обратился шепотом к Будакену:

– Может быть, и ты, князь, хочешь что-нибудь спросить?

Будакен хотел ответить тоже шепотом, но его голос прогудел на всю залу:

– Кто эта одаренная полнотой красавица, сидящая посредине? Не она ли княжна, дочь правителя?

Все женщины зашептались, раздались удивленные восклицания и сдавленный смех.

– Эта женщина, украшенная столько же добродетелью, сколько и полнотой, жена правителя этого края. А дочь ее, княжна Рокшанек, еще не выходила.

Княгиня-мать, оправив платье и ожерелье на груди, зашептала на ухо мальчику:

– Княжич Гистан, пойди к Рокшанек и скажи, чтобы она вышла наконец. Этот храбрый скифский царь очень хочет ее видеть.