Филипп Август - Жерар Сивери Страница 31

Впрочем, Филипп II продвигался вперед с осмотрительностью. Он не исключил магнатов из своей курии и держал с ними совет по поводу походов, военных операций, объявления войны, переговоров о мире, а также великих ордонансов, касавшихся всего королевства. Однако он часто принимал внезапные решения о созыве своей курии (или какой-нибудь ее части), чтобы провести обсуждение и принять постановление по менее важному поводу, чем война. Магнаты получали извещения слишком поздно и постепенно теряли привычку являться в Париж ради дел, которые они считали второстепенными. Тем не менее они сохранили за собой видное место в важных церемониях Капетингов. И хотя магнаты уже не часто приезжали на традиционные ассамблеи, которые все более принимали технический характер, поскольку имели целью проверку отчетов королевских чиновников, винить в этом они могли лишь себя самих. Со своей стороны, король вел свои дела мудро, без лишней спешки, и с великой осторожностью вводил во власть только тех людей, на которых пал его собственный выбор.

Действительно, следовало дождаться 1200 года, чтобы услышать первый общественный отклик на перемену, которая уже стала вполне заметна. Поэт Эгидий Парижский жалуется на привычку, заведенную королем Филиппом: спрашивать совета лишь у некоторых придворных, которых он держит подле себя [120]. Впрочем, только в 1207 году один хронист укажет Бартелеми де Руа и Герена как наиболее влиятельных особ в королевском совете [121], и придется подождать до 1213 года, чтобы обнаружить среди настоящих руководителей королевства, наряду с Руа и Гереном, Анри Клемана и шамбеллана Готье Младшего [122]. Однако к этому времени король уже в течение десятилетия доверял разнообразные поручения и важные миссии этим людям, которые затмили магнатов, светских и церковных.

Эти сильные личности приобрели известность лишь после нескольких лет участия в административном и властном управлении. Из карьера строилась медленно, и королевский выбор стал ясен лишь после долгих задержек. По правде говоря, способных людей хватало: финансовые счета и разные акты открывают довольно широкий выбор [123]. Но Филипп не принимал решений под влиянием сиюминутного настроения. Он выбирал лишь по зрелом размышлении, испытав многих служащих и доверив весьма ответственные дела только некоторым из них. Определенное количество подлежало отсеву. Так, среди парижских горожан, которым Филипп доверил свои финансы на период крестового похода, только один остался у него на службе: Никола Бруссель. В 1202—1203 годах он будет одним из королевских военных казначеев [124]. Эта должность не была ничтожной, но она не позволяла находиться в узком кругу носителей власти. Король награждал своих клерков-писцов должностями эшевенов или богатыми пребендами, в частности в Туре, Орлеане и Сен-Кантене. Бальи, новые люди, служили превосходно, но никто из них не был введен в узкий круг ближайших советников [125]. Более того, Филипп не приблизил к себе ни одного из прелатов-Капетингов, чья верность была бесспорна, а Герен стал епископом лишь благодаря королевской протекции.

Можно насчитать примерно сотню рыцарей, которые жили при королевском дворе. Поскольку они были из мелкой или средней знати, все, по крайне мере изначально, имели такие же шансы на карьерный рост, как и Бартелеми де Руа. Однако только он достиг вершины. Между тем среди них числились и верные друзья короля: виконт Мелёнский, юный Гийом де Бар, Пьер де Мениль, кастелян Сен-Валери-сюр-Сомм, Жан де Вайи, не слишком знатный шампанец, Ле-Пуасси, Жан де Нель и т.д.

Исследователь должен ставить и более острые вопросы. Были ли у короля фавориты? Ответ отрицательный. Подарки, которые он жаловал своим сокольничим, обеспечивавшим необходимый престиж королевским выездам на охоту, были скромными. Остается странный случай Жана де Неля, высокого и статного рыцаря, чья отвага, однако, сильно уступала физическим достоинствам. Филипп прощал ему всё: даже его нехватку смелости при Бувине и стремление перехватить у других плоды победы. Он продолжал благоволить к нему, несмотря на возражения Герена и его сторонников. И все же не стоит забывать, что король Филипп никогда не продвигал на высокие должности этого Жана де Неля, чей брат женился на дочери Бартелеми де Руа. А кроме того, после постепенного вытеснения магнатов из королевского окружения, знатные люди средней руки должны были жить при дворе, чтобы он сохранял хотя бы некоторый блеск [126].

В действительности Филипп не делал никаких резких и неоправданных назначений. Он присматривался к тем, кто трудился вместе с ним, проверял их эффективность и оказывал доверие только некоторым редким персонажам. То, что он назначал людей талантливых — факт неоспоримый. Более того, все служили ему хорошо и верно. Никто его не предал, а те, кто пережил Филиппа II, со знанием дела служили его преемникам. Можно выявить лишь один фактор, в силу которого он мог с ходу отсеять кандидата: слишком высокое происхождение. Те, кого он выбирал, были обязаны ему всей своей карьерой и никто из них не мог опереться ни на влиятельную родню, ни на значительное имущество. Долгое время Филипп не делал им больших пожалований. Слишком быстро обзаведясь богатыми сеньориями, не могли они разве забыть, что всё их дальнейшее социальное продвижение зависит только от королевского благоволения?

Наряду с заслугами, успехами и компетентностью, другой критерий, а именно невысокое происхождение, ясно свидетельствует, что король Филипп не желал ни под каким предлогом иметь советника, который мог бы с гордостью указать на своих знатных предков. В условиях начавшегося государственного становления он считал опасной саму возможность того, чтобы потомок какого-нибудь видного линьяжа однажды почувствовал искушение напомнить ему о достоинствах феодального строя. Если Филипп II желал внедрить монархическую модель правления, ему надлежало выбирать людей, не имевших глубоких и крепких корней в модели враждебной. Он не мог пойти ни на какие уступки, если дорожил своим властным авторитетом и суверенитетом.