Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - Дэвид Хоффман Страница 32

В апреле Толкачев доложил, что с “Молли” у него проблемы. Он понял, что это уже устаревшая техника. “Ознакомившись с фотоаппаратом, я был несколько разочарован, возможно, потому, что у меня были более радужные представления о развитии технологий в этой области”, — написал он в ЦРУ.

В ответ штаб-квартира решила выдать Толкачеву 35-миллиметровую камеру Pentax и штатив; их Гилшер передал Толкачеву 6 июня. Pentax нельзя было назвать шпионским оборудованием: этим фотоаппаратом пользовались по всему миру, и, вероятно, он не выглядел бы слишком неуместно, если бы его нашли в квартире советского инженера. Наличие Pentax и штатива позволяло надеяться, что снимки Толкачева больше не будут размытыми или расфокусированными. В агентурной работе такие камеры использовались как минимум со времен Второй мировой войны, когда немецкий шпион фотографировал документы с помощью 35-миллиметровой “Лейки” и самодельной подставки {137}.

В ЦРУ колебались, стоит ли выдавать Толкачеву более современные камеры Tropel. В конце концов головной офис решил выделить ему два таких фотоаппарата, но с оговоркой, что это только для домашних опытов; не следовало брать их с собой на работу. Гилшер старался выжать максимум из этих требований и сомнений. Он согласился с планом передать Толкачеву камеры Tropel, но настоял на том, чтобы из штаб-квартиры прислали в Москву инструкции по использованию этих камер, причем на русском. Фотоаппарат можно было запрятать в разные предметы: ручки, брелоки для ключей, губную помаду. Важно было, чтобы Толкачев заранее одобрил тот или иной вид маскировки и чтобы предмет не выглядел странно рядом с другими в кармане его пальто. Толкачев сказал, что обычно носит в кармане ручку и ключи.

Все требовало тщательной подготовки. Фотоаппарат Tropel стал бы смертным приговором, будь он обнаружен КГБ. Его единственным предназначением был шпионаж.

Две миниатюрных камеры Tropel были в пакете, который Гилшер передал Толкачеву при новой встрече, 15 октября 1979 года. Один фотоаппарат был красный, другой — черный, чтобы ни у Толкачева, ни у ЦРУ не возникло путаницы. В оба была загружена пленка на 120 кадров, оба были спрятаны внутри ручек, для “тестирования” дома.

На встрече Гилшер почувствовал, что Толкачев чем-то раздражен. Прошло больше четырех месяцев с момента их предыдущего свидания. Толкачев был недоволен, что его запрос на таблетку для суицида, сделанный еще весной, игнорируют уже полгода. Он настойчиво говорил Гилшеру, что хочет получить ее как можно скорее. Толкачев описал Гилшеру один случай: водитель троллейбуса резко нажал на тормоза, чтобы избежать аварии, в результате чего пассажиры попадали, и некоторые из них получили серьезные травмы. Он напомнил Гилшеру, что регулярно ездит на автобусе и трамвае с секретными документами в карманах пальто. А вдруг он попадет в аварию? Толкачев обещал, что будет носить с собой таблетку, только когда у него при себе будут секретные документы. В остальное время он будет прятать ее дома. Он также обещал, что воспользуется ею лишь в самом крайнем случае. Ему хотелось избежать мук допросов и суда. В случае провала он хотел покончить с собой {138}.

Толкачев сказал, что не хочет тратить драгоценное время на разговоры о финансах: он написал ответ ЦРУ в оперативной записке. Гилшер положил записку в карман.

На следующее утро, придя в резидентуру, Гилшер открыл записку Толкачева. Просмотрев несколько страниц, он добрался до пункта № 7, “Касательно финансов”, и понял, что возникли проблемы. “Последние финансовые предложения, переданные мне в июне, не внушают энтузиазма, — писал Толкачев. — Эти предложения резко расходятся с моими пожеланиями, переданными в одной из записок. Когда я писал о вознаграждении Беленко как о шестизначной сумме, я был неточен, потому что я имел в виду не шестизначное число, а число с шестью нулями. По информации, доступной мне, ему выплатили сумму, равную шести миллионам долларов”.

Гилшер читал и переводил все заметки Толкачева с момента своего появления в московской резидентуре. Он четырежды встречался с Толкачевым и считал, что понимает его. Но порой тому удавалось поставить его в тупик.

Толкачев требует миллионы долларов?

Гилшер стал читать дальше.

“Иногда мне кажется, что по части оплаты в отношении меня избрана определенная тактика, — недовольно писал Толкачев. — Я вижу, что вы решили применить ко мне в вопросе финансов градуальный подход. Однако чтобы ваша тактика в этом вопросе не вызвала приостановки или задержек в передаче информации и не привела к необратимым негативным последствиям, я бы хотел обратить ваше внимание на следующие факты, касающиеся моего финансового положения”. Толкачев писал с нажимом и подчеркнул слова о негативных последствиях.

“Моя основная цель в работе с вами, — продолжал Толкачев, — состоит в передаче вам максимального количества информации в кратчайшие сроки. Я не ограничиваюсь передачей информации по документам, которые непосредственно связаны с моей работой, но активно ищу новые важные материалы и стараюсь получить доступ к ним, чтобы выполнить фотокопии.

Как вы понимаете, я начал работать с вами добровольно. Чтобы установить контакт, с момента передачи первой записки до первой встречи потребовалось ровно два года. За эти два года я приучил себя к мысли о возможных последствиях моих действий. Сегодня, как и прежде, я понимаю, что конец может наступить в любую минуту, но это не пугает меня, и я буду работать до конца. Однако я не всегда буду работать исключительно на добровольной основе”.

Эти слова опять-таки были жирно подчеркнуты.

“Если я увижу, что со мной затеяли какую-то игру или что на меня давят, я прекращу сотрудничество, хотя прекрасно понимаю, что прекратить его я смогу, только совершив самоубийство”. Толкачев усиливал давление, угрожая прекратить работу, при этом давал понять, что если сделает это, то столкнется с такими рисками — вроде ареста, — что у него не останется выбора, кроме как уйти из жизни.

“Я написал о своем подходе к финансам искренне и открыто. Я надеюсь, что вы ответите мне в том же духе. Меня не смутит никакой ваш ответ. Я полагаю, — писал Толкачев, — что несколько миллионов долларов — не слишком фантастическая цена за такую информацию” {139}.

Запрос Толкачева озадачил ЦРУ на несколько недель. Там пытались понять, блефует ли он. Гилшер понимал, что они в затруднительном положении. Ответ должен был произвести впечатление на Толкачева, но это не могли быть требуемые суммы. ЦРУ никогда не платило агентам столько.