Повседневная жизнь Франции в эпоху Ришелье и Людовика ХIII - Екатерина Глаголева Страница 32

Гастон был полной противоположностью своему благочестивому и целомудренному брату. Людовик находил отдушину в охоте, которая была своего рода экстремальным видом спорта. Этой страстью он заболел с детства: с шести лет он со знанием дела рассуждал о псовой охоте, поражая знатоков. Маргарита Валуа (первая жена Генриха IV) в 1603—1606 годах построила себе особняк на левом берегу Сены, с большим садом и просторным парком, и юный король травил там собаками зайцев; в галерее Фонтенбло его любимые Пато, Патло и Гризетта гонялись за лисятами. 22 мая 1607 года, едва расставшись с детским платьицем, дофин впервые участвовал в королевской охоте на оленя и тогда же получил в подарок от принца Уэльского ручной мушкет и двух спаниелей. Всем премудростям псовой охоты его обучил флорентиец Франческо де ла Шиорина. Затем главный королевский дворецкий принес ему книгу, озаглавленную «Псовая и соколиная охота». Впрочем, к тому времени шестилетний дофин уже свободно оперировал охотничьими терминами, многое знал о ловчих птицах и ловко спускал с перчатки сорокопутов, охотясь на воробьев. Его первый фаворит Шарль Альбер де Люинь приобрел вес в глазах короля-подростка тем, что вынашивал для него сорокопутов; он получил особую придворную должность – главного «птичьего» ловчего. Среди королевских ловчих птиц были соколы, с которыми охотились на диких уток, кречеты, ястребы, соколы-балабаны, уже упомянутые сорокопуты-жуланы. Любимой птицей короля был кобчик: маленький, но поражающий добычу крупнее себя (с ним охотились на перепелов, куропаток и даже фазанов), повинующийся голосу хозяина. В отличие от соколов или ястребов, на которых нужно надевать колпачки, кобчика можно было носить в открытую на перчатке.

Обычно Людовик охотился в сопровождении трех-четырех слуг, изредка брал с собой других дворян – например графа де Суассона, бывавшего с ним в Версале. В период его запоздалого «медового месяца», в 1619 году, карета короля нередко встречала на равнинах Ле-Бурже карету королевы: ловкий Люинь специально выносил для Анны Австрийской кречета, с которым можно было охотиться на цапель. Вообще приглашение на королевскую охоту было высокой честью.

Людовик был также неплохим стрелком и поддерживал себя в форме военными упражнениями. В парке слуги стучали по кустам палками, чтобы выгнать из них птичек, и король стрелял по ним из арбалета. Он был настолько одержим охотой, что, когда не мог покинуть дворец по состоянию здоровья, стрелял в саду Тюильри по воробьям. Рассказывают, что однажды несколько дробинок угодили в прическу Анны Австрийской, которая прогуливалась там со своими фрейлинами. По диким гусям и воронам Людовик палил из аркебузы или маленькой пушечки (он был отличным артиллеристом).

Охотился он и на крупную дичь – оленей, кабанов. Однажды на охоте, проводившейся в присутствии Анны Австрийской, Гастона и его юной дочери, удалось поймать целых пять волков и одного лиса. Бывало, что погоня, начавшись в сумерки, продолжалась при лунном свете, и тогда королева и весь двор терялись в догадках о том, что случилось с монархом. А случиться могло всякое: Людовик падал с коня, вывихивал ноги, бывал укушен собаками; в двадцать три года он научился плавать – после того как чуть не утонул. Как-то в апреле 1624 года он гнался за зайцем, который прыгнул в реку и поплыл; один из спутников короля свалился в воду, Людовик бросился его вытаскивать. Слегка обсохнув, он вернулся в Париж, переоделся и пошел на Совет.

Крестьяне тоже охотились, добывая себе пропитание: они расставляли силки на птиц или специально откармливали хорьков, чтобы добывать с их помощью диких кроликов. Хорьков держали в бочке на соломенной подстилке, меняя солому каждые три-четыре дня. Кормили их парным молоком, давая по стакану дважды в день, утром и вечером, или заменяли молоко взбитым сырым яйцом. Натаскивая хорька, ему позволяли съесть глаз у первого убитого кролика. Хорьков использовали и в гористой местности, чтобы доставать со скал птичьи гнезда.

Из всех игр французский король предпочитал игру в мяч (прообраз большого тенниса), кегли и бильярд; в шахматы и реверси он играл неохотно, поскольку чаще проигрывал, а из карт только строил домики. Бережливый Людовик считал азартные игры неразумной и преступной тратой денег. Игра в кости была под запретом; если чиновники, следившие за исполнением этого положения, застигали кого-либо за игрой в запрещенные игры, ставки изымались в пользу бедных. В Париже закрыли сорок семь игорных домов. В 1629 году Людовик издал ордонанс против игры, содержавший полторы сотни статей. Там, в частности, говорилось следующее:

«Мы запрещаем всем нашим подданным принимать в своих домах собрания игроков, которые называют академиями, а также сдавать или предоставлять свои дома для этой цели. Сим объявляем всех, кто ослушается и станет предаваться сему пагубному занятию, недостойными людьми, неспособными исполнять королевскую службу; предписываем всем нашим судьям навсегда изгонять их из городов, где они будут уличены в нарушении настоящего уложения.

Желаем также, чтобы оные дома были отъяты у их владельцев, ежели будет доказано, что оные занятия проходили в них шесть месяцев кряду, если только они сами не донесут на таких жильцов.

Объявляем все долги, сделанные в игре, недействительными, а все обязательства и обещания, сделанные ради игры, какими бы замаскированными они ни были, пустыми и недействительными, не влекущими никаких обязательств, гражданских или природных. Позволяем отцам, матерям, бабкам и дедам и опекунам возвращать себе все суммы, проигранные их детьми или несовершеннолетними, отымая их у тех, кто их выиграл». Этот ордонанс был подтвержден постановлением Парламента, выдержанным в том же духе.

Ришелье, со своей стороны, ввел налоги на карты и на игру вообще. Но тут и возникла дилемма: если игра – источник налоговых поступлений, то зачем ее запрещать? К тому же это было практически невозможно. В Париже по-прежнему играли не только в карты и кости, но и в «наперсток» (используя три небольших стаканчика).

Фавориты Гастона Орлеанского, дю Фаржи и дю Кудрэ, несколько удивились, когда кардинал пригласил их в дом канцлера Сегье, чтобы сыграть партию в пикет, однако приняли приглашение и даже согласились доиграть за Ришелье, когда того якобы срочно вызвали в Лувр. Пока они увлеченно резались в карты, двор дома заняли солдаты, фаворитов арестовали и увезли в Бастилию.

Академик Вуатюр тратил на игру практически все свои деньги, которые получал в качестве пенсиона за исполнение нескольких должностей (напомним: 18 тысяч ливров), а потому каждый день обедал у маркизы де Рамбуйе.

Среди салонных игр были распространены шашки, шахматы, бильярд. Выезжая на природу, аристократы играли в кегли, кольца, шары (род крокета) и волан (прообраз бадминтона).

Понятие «разврат», как правило, определяется триадой «вино, карты и женщины». Разумеется, в Париже были «веселые дома» на любой вкус и любой кошелек. Проституток самого низкого разбора называли «девицами с Нового моста»: именно там они находили клиентов и порой под тем же мостом их обслуживали. Публичные дома назывались также «лавками чести»: в том смысле, что честью здесь торговали. Благодаря Таллеману де Рео мы имеем некоторое представление о ценах на нее: так, однажды поэт Ракан обратился к сводне, чтобы та привела ему «барышню». Сторговались за один пистоль (эта золотая монета равнялась десяти ливрам). Однако, когда Ракан увидел, кого ему привели, сводня получила на руки лишь монету в четверть пистоля, поскольку «барышня» на поверку оказалась «горничной». Для сравнения: узники тюрем платили один пистоль в месяц, чтобы обеспечить себе сносное содержание и пропитание.