История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов - Сьюзен Уайс Бауэр Страница 32

Северная Африка была потеряна для Рима, вестготы прочно обосновались в юго-западной Галлии, а Испания была слишком далеко, чтобы отвоевывать её. Некоторые её части достались другому германскому племени – свевам. Вестготы начали прорываться в земли, оставленные вандалами. Но Аэций сдавать свои северо-западные рубежи не собирался. Он уже подавил восстание франков, живших на римских территориях на правах федератов. Теперь он созвал армию и выступил против бургундов, еще одного германского племени, жившего на правах федератов в долине Рейна. Их король Гундахар, сделавший своей столицей Бор-бетомагус (позже – Вормс), демонстрировал тревожное стремление к независимости.

Аэций пригласил гуннских наемников и с ними пошел боем на германских выскочек. В кровавой битве 437 года римляне с гуннами уничтожили Борбетомагус, разбили войско бургундов и убили Гундахара. Эта резня сохранилась в преданиях германских племен и вошла в «Песнь о Нибелунгах». Имя бургундского короля Гундахара преобразилось в Гунтера. В начале повествования он принимает драконоборца Зигфрида у себя при дворе, а в конце отправляется в земли гуннов, где его вероломно убивают.

Аэций долгие годы использовал гуннов для укрепления собственной власти. Но гунны не были покорными наемниками – и Аэций сам оказался среди проигравших в этой опасной игре.

До этого гунны не предпринимали продолжительных набегов на Рим. Истории об их нечеловеческой дикости и силе были в основном продуктом римской историографии. «Они внушали величайший ужас своим страшным видом… – писал Иордан, – их облик пугал своей чернотой, походя не на лицо, а если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз»1 Однако не гунны были главной угрозой империи. Их набеги, тревожившие границы, были разрушительными и страшными – но гунны всегда отступали.

Гунны не совершали длительных нападений, потому что никогда не были единой силой. Как и германские варвары, они были союзом племен, не придерживавшихся твердой верности друг другу. «Не знают они над собой строгой царской власти, – рассказывал Аммиан Марцеллин, – но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают всё, что встретят на пути». Гунны не сажали злаки и не возделывали землю; они выращивали скот, перебираясь с места на место в поисках пастбищ для своих коров, коз и овец – следовательно, чтобы прокормиться, им требовались большие территории. Гунны жили небольшими кочевыми общинами: их было проще обеспечить, и экономически они были стабильнее, чем постоянные крупные группы. Они не собирались завоевывать мир. Они просто пытались выжить.2

Но когда Аэций нанимал независимые отряды гуннов, чтобы те воевали за него, социум гуннов уже менялся. За прошедшие десятилетия они перешли с бедных земель на восточных берегах Черного моря на относительно богатые и окультуренные земли готов. Это позволяло им обеспечивать себя пропитанием новыми способами и собираться в гораздо более крупные общины.

Около 432 года военачальник Руа (Ругила), дядя молодого заложника Аттилы, вернувшегося в родное племя после нескольких лет, проведенных в Равенне, добился власти над другими племенами гуннов. К 434 году Аттила и его брат Бледа унаследовали от дяди титулы вождей растущего союза гуннов. Шесть лет спустя Аттила и Бледа повели объединенную армию гуннов на римскую крепость, стоящую на Дунае. Они продолжали набеги на римский берег, нападая на форты и города, пока в 441 году не отступили, согласившись на мирные переговоры.3

В течение двух лет гунны придерживались принятого договора. Затем в 443 году они двинулись на Константинополь с таранами и осадными машинами. Феодосий II, оценив приближающиеся силы, рассудил, что разумнее не драться, а договориться, и откупился от гуннов, согласившись выплачивать им ежегодную дань. Гунны снова отступили, и на некоторое время в империи воцарился покой.

Незадолго до отступления из Константинополя Аттила убил своего брата Бледу и провозгласил себя единственным царем своего народа. Мирные договоры с Западной и Восточной Римскими империями обеспечили гуннам условия, когда из свободного союза племен они превращались в беспощадную орду завоевателей. Опальный епископ Несторий во многословном обосновании собственных религиозных убеждений (его книга лишь косвенно касается других событий того периода), отмечал, что гунны прежде были «разделены на народы» и являлись обычными грабителями, «всё зло от которых происходило от их ненасытности и быстроты». Но теперь они создали государство «настолько сильное, что его могущество превосходит все силы Рима».4

Гунны уже стояли у дверей Западной и Восточной Римских империй, а императоры все еще были заняты теологическими спорами.

В 444 году новый римский епископ Лев I написал епископу Фессалоникийскому официальное письмо, в котором недвусмысленно выразил убеждение, что епископ Римский, наследник Петра – единственное лицо духовного сана, имеющее право выносить окончательные решения в делах христианской церкви. По мнению Льва I, епископ Фессалоникийский превысил свои полномочия, призвав к мирскому суду своего прихода другого епископа. Какой бы ни была причина привлечения к суду, Лев I утверждал, что лишь у Рима есть право решать судьбу других епископов:

«Даже если он совершил тяжкие и непростительные проступки, вы должны дождаться нашего заключения и не решать ничего сами, пока не узнаете нашу волю… Хотя сан всех священников одинаков, ранги их различаются. Даже святые апостолы, сколь ни равны они были в своём уважаемом сане, обладали разными полномочиями. Хотя они были равны между собой, одному из них было дано повести за собой остальных. Таков образец, по которому строятся разграничения среди епископов… заботы католической церкви должны восходить к престолу Петра, и ничто нигде не должно происходить без согласия её главы».5

В своём стремлении к власти епископ Лев не ограничился этим письмом. Он обратился со своими требованиями к императору, и в 445 году Валентиниан III, на которого всё еще имел большое влияние его магистр армии Аэций, согласился издать декрет, провозглашавший Римского епископа официальным главой христианской церкви. Лев I Великий, епископ Римский, стал первым Папой Римским.

То, что Лев потребовал от императора подтверждения его полномочий, разъярило епископа Александрийского. В 431 году епископы Рима и Александрии были союзниками на Эфесском соборе – но с тех пор могущество Александрии возросло. Епископ Римский видел в тогдашнем епископе Александрийском, Диоскоре, своего главного соперника в борьбе как за духовную власть, так и за благосклонность императора.

Диоскор также не доверял Льву I Великому, пытаясь дать ему духовный отпор. Хотя они оба были монофизитами (сторонниками идеи о «единой природе» Христа) [42], версия Диоскора была более радикальной, нежели версия Льва. Он настаивал на том, что «две природы Христа воплотились в единой божественной». Эта трактовка почти граничила с ересью, поскольку не придавала значения человеческой природе Христа.6