Крымское ханство в XVIII веке - Василий Смирнов Страница 32

Отрицательный ответ был сообщен в главную квартиру, а оттуда передан и Обрезкову. Война разгорелась снова и длилась еще больше года, пока не разрешилась знаменитым Кючук-Кайнарджийским миром.

Государственные лица Порты не предвидели всех последствий своего тщетного упорства и продолжали тешить свое самолюбие, что лишь причиняло им дополнительные хлопоты, расходы и затруднения. Так, когда Селим-Герай-хан III покинул Крым, занятый русскими войсками, и ханское звание потеряло всякий смысл, турецкие мудрецы, как сообщает Васыф-эфенди, решили, что хоть номинально, хоть только над татарами, поселившимися по ту сторону Дуная, да надо назначить нового хана. В начале шабана 1185 года (ноябрь 1771) всех проживавших в Румелии султанов Герайского дома и мурз пригласили в столицу и начали выбирать подходящего человека в торжественном и многолюдном собрании в сарае Давуд-паши. После долгих разговоров и прений остановились на Максуд-Герае, раз уже сидевшем на ханском троне; калгой к нему назначили сына Крым-Герая, Бахты-Герая; место нур-эд-дина было оставлено вакантным. При обсуждении мер к возвращению Крыма в лоно падишахских владений, новоизбранный титулярный хан рекомендовал возмущать черкесов, с каковой целью и решено было немедленно отправить в черкесские страны другого сына Крым-Герая — Мухаммед-Герая с силяхшуром [124] Гурджи-Али-агою, снабдив их султанскими подарками для подкупа местных жителей. Так как все придунайские местности большей частью были в руках русских, а по Черному морю крейсировали русские корабли, то Максуд-Герай с толпой татар более десяти тысяч отправился в Шумлу. Внезапный прилив такой массы татарских ртов, требовавших продовольствия, поставил садразама в несказанное затруднение, потому что ему нечем было кормить и свою армию. Скрепя сердце, верховный везирь устроил обычную церемонию встречи титулярного хана в Шумле, отрядив мигмандарем (церемониймейстером) Атау-л-Ла-бея, и кое-как удовлетворял нужды поселившихся по окрестным деревням султанов, мурз и прочих татар. В совместном совещании садразама с ханом Рущук был избран местом ханской зимовки, куда Максуд-Герай и прибыл 7 рамазана (14 декабря) того же года.

Максуд-Герай-хан I (1185–1186; 1771–1772) в этом своем новом положении жил в свое удовольствие — пил, ел, требовал из казны денег на свой комфорт; до всего другого прочего ему мало было заботы. Сменили двух состоявших при нем квартирмейстеров, Мухаммед-агу и Ахмеда-эфенди, не нашедших способа сводить концы с концами, — ничто не помогало; наконец рационы, отпускавшиеся натурой, переложены были на денежный эквивалент: хану стали отпускать из казны по тридцати пяти тысяч акче в месяц. Тогда свита его, не довольствуясь этим содержанием, принялась грабить и разорять жителей окрестных деревень, так что уже в османской армии возникло неудовольствие по поводу такого безобразно-тунеядского поведения татарских братьев по оружию. Слухи об этом дошли до султана; вопрос о хане подвергнут был обсуждению государственного Дивана, и Максуд-Гераю был послан строгий фирман с напоминанием о том, что он избран для того, чтобы бороться с врагами и делать во время зимовки при всяком благоприятном случае нападения на неприятеля, а не для того, чтобы творить всякие насилия бедным жителям и даром проедать деньги, с трудом добываемые казной на его содержание.

Под влиянием этого внушения свыше татары принялись за дело, и тут оказалось, что услужливый дурак опаснее врага: в то время как у садразама уже состоялось, но пока держалось в секрете условие с русским главнокомандующим о перемирии перед Фокшанским конгрессом, вдруг он получает от Максуд-Герая письмо с извещением, что тот с 300–500 находящимися при нем татарами выступил из Рущука для соединения с никопольским отрядом и собирается переправиться на ту сторону Дуная, чтобы произвести атаку на неприятеля, а коли это не удастся, то ограбить и разорить мятежных райю. Это известие произвело страшный переполох в главной квартире, потому что такая выходка хана могла испортить все дело, уничтожив только что заключенное перемирие. Тотчас же был послан знакомый уже нам Атау-л-Ла-бей курьером остановить затею хана; он едва успел догнать двинувшийся отряд и вовремя воротить его.

Неудачный исход Бухарестского конгресса повел к неприятностям для обеих воюющих сторон. Русские войска, истощенные затянувшейся борьбой, по временам оказывались не в силах одолеть турок. Турки же, возбужденные своими незначительными успехами, окрылялись надеждой на полное торжество и все глубже втягивались в войну, пока не потерпели полное фиаско. Крымцы тоже не остались спокойными зрителями происходивших пред ними и из-за них событий. Ободренные уступчивостью России на Бухарестском конгрессе, которой, кстати, был недоволен калга Шагин-Герай, и некоторыми успехами османского оружия, крымские татары — во всяком случае, часть их, — опасаясь ли мести Порты в случае ее торжества или же тяготясь, по мнению турецких историков, несправедливым обращением с ними русских, стали опять заискивать у Порога Счастья и слать одно за другим письма, в которых изъявляли раскаяние.

Турки, конечно, обрадовались такому повороту в настроении татар и решили во что бы то ни стало настоять на исполнении желаний, выраженных крымцами в покаянных посланиях. С этой целью вызвали отставного хана Девлет-Герая из его чифтлика в столицу и спросили его мнения насчет освобождения Крыма силой оружия. Он отвечал, что он знает весьма легкий путь к этому. Его послушали: набрали, с помощью сераскера Джаныклы Али-паши, двадцать пять тысяч пехоты, посадили ее в Синопе и в других пристанях на корабли, дали Али-паше авансом за грядущие заслуги звание везиря и снарядили таким образом экспедицию в Крым. Все это устроилось помимо и без ведома числившегося крымским ханом Максуд-Герая, который проживал то в Рущуке, то в Никополе, спокойно получая и проедая ежемесячно по тридцати пяти тысяч гурушей. Узнав о приглашении к Высочайшему Стремени Девлет-Герая и об отправке его в экспедицию в Крым, Максуд-Герай счел это обидным для своей чести знаком лишения себя ханского звания, собрал пожитки и со всей свитой 20 ребиу-ль-эввеля 1187 года (11 июня 1773) поспешно удалился в свой чифтлик. Верховный везирь довел об этом до высочайшего сведения, и, как утверждает Васыф, издан был султанский указ о ссылке Максуд-Герая в Татар-Базарджик и наказании его за такое дурное поведение. Крымский историк Халим-Герай о финале кратковременной карьеры Максуд-Герая говорит немного иначе, а именно: «Командирование Девлет-Герая в Кубань (а не в Крым, как говорит Васыф-эфенди) причинило неудовольствие его (Максуд-Герая) гордой натуре, и он без позволения отправился в свой чифтлик. Это вызвало гнев достохвального падишаха, и тотчас его сослали в Самаково; потом он был прощен и получил разрешение опять поселиться в своем чифтлике».

Может быть, собственно, за то и раздосадовались на самовольство Максуд-Герая в Порте, что затеянная ею экспедиция в Крым или в Кубань, а по другим, европейским, сведениям ни туда, ни сюда, не осуществилась: Джаныклы Али-паша с Девлет-Гераем праздно просидели в Трапезунде, не сделав даже попытки предпринять что-либо к выполнению возложенного на них поручения. Только после того, как был заключен Кючук-Кайнарджийский мир и уже написан был рескрипт к начальнику второй армии с приказанием постепенно очищать Крым, оставив гарнизоны в Керчи и Ени-Кале, вдруг пришло от Долгорукого известие, что в Крым высадился с войском сераскер-паша Али-бей. Это, конечно, и был Джаныклы Али-паша, явившийся туда ни ко времени, ни к месту.