Елизавета I - Кэролли Эриксон Страница 33

Бракосочетание Джейн Грей и Гилфорда Дадли состоялось 21 мая. Шесть недель спустя агония Эдуарда все еще продолжалась. Как труп, лежал он в своей роскошной королевской постели; даже дышать ему было трудно, а неподвижное тело покрылось струпьями. Врачи и аптекари уступили место одной знатной даме, которая заверяла, что способна исцелить мальчика, если только ей не будут мешать. Но благодаря ее знахарскому уходу он впал «в полную прострацию», его «жизненно важные органы практически перестали действовать», пульс почти не прощупывался, а кожа изменила цвет.

Мария по-прежнему мирно пребывала в Хансдоне, хотя ясно было, что долго так продолжаться не может. Как только Эдуард скончается, Дадли немедленно провозгласит королевой Джейн Грей и подавит любое сопротивление; а поскольку ожидать его приходится прежде всего со стороны Марии и ее единомышленников, то необходимо будет взять ее под стражу. Угрожающую ей опасность Мария видела ясно, хотя трудно сказать, знала ли что-нибудь о позиции судей и членов Совета, выдвигавших возражения против нового закона о престолонаследии; заставили их подписать документ лишь предсмертные хрипы Эдуарда да жестокий напор Дадли. Мария не сомневалась, что по смерти короля многие в стране станут на ее сторону — одни из верности римско-католической церкви, другие из ненависти к Дадли, третьи из простого уважения к законным правам Тюдоров. В глазах этих последних Джейн Грей, пусть и была она праправнучкой Генриха VII, на трон претендовать не могла. Повелительницей их была Мария, и не важно, что ей ближе — месса или обедня. Как показало развитие событий, растянувшиеся на годы жизни целого поколения церковные распри не подорвали уважения англичан к освященному веками праву престолонаследия.

За несколько дней до смерти Эдуарда Марию предупредили, что лучше бы ей перебраться в более безопасное место. Примерно тогда же и ее, и Елизавету призвали к смертному одру брата-короля. Елизавета никак не откликнулась, Мария же поначалу было двинулась в сторону Лондона. Но уже по дороге, поздним вечером 6 июля, до нее донеслась весть, что Эдуард наконец испустил дух, и она немедленно, сопровождаемая лишь небольшим эскортом, круто повернула на север и направилась в Саффолк, где у нее была сильная поддержка в лице сельской знати.

В течение следующих двух недель Елизавета пребывала в Хэтфилде, издалека наблюдая, как сестра и герцог Нортумберленд сражаются за престол. На стороне герцога были едва ли не все преимущества. У него в руках Тауэр, королевский арсенал, наконец, двор новой королевы Джейн. И казначейство тоже, не говоря уже о вооруженных силах; казалось, солдаты его, корабли, артиллерия представляют собою несокрушимую мощь. Но всему этому Мария могла противопоставить верность народа и собственное незаурядное мужество. Под знамена ее во Фрамлингэм-Касл собрались сначала десятки, потом сотни, потом тысячи людей. Ежедневно местные сквайры приводили в замок своих йоменов — конных и пеших. Доставлялся провиант, деньги, оружие; в конце концов «образовалась целая армия простолюдинов».

Дадли просчитался. Он послал своего сына Роберта во главе трех сотен людей захватить Марию, но та перехитрила его, и теперь нужно было уже собирать настоящую армию. 14 июля герцог самолично выехал из Лондона во главе поспешно сформированного отряда, полный дурных предчувствий относительно неверных горожан и готовых в любой момент предать членов Совета, которых он оставлял у себя за спиной. Так оно почти сразу и получилось. До Совета дошло, что Мария собрала могучую силу, а команды кораблей, которые Дадли послал патрулировать побережье Норфолка, перешли на ее сторону. Не найдя в своих рядах сильного лидера, советники впали в панику. Можно представить себе, как обойдется с ними Мария в случае победы! Дадли остановился у Кембриджа, колеблясь относительно дальнейшего продвижения в сторону Фрамлингэма, а Совет тем временем объявил премию за его поимку и уже на следующий день провозгласил королевой Англии Марию.

Что Елизавете было известно об этом стремительном, бескровном перевороте, сказать трудно — не сохранилось никаких свидетельств. Возможно, она знала о провозглашении — весьма враждебно встреченном жителями Лондона — своей шестнадцатилетней троюродной сестры Джейн королевой, как и о пламенных проповедях Латимера, всячески убеждавшего паству, что ни она, Елизавета, ни Мария править страной не могут. Возможно, она с радостью узнала о победе сестры и поражении Дадли, стремительно терявшего своих сторонников. Можно предположить, что она опасалась за Роберта Дадли, которого теперь, после провала попытки захвата Марии, — на что так рассчитывал его отец — явно не ждало ничего хорошего.

Так или иначе, по получении известий о капитуляции Дадли в Кембридже и скором возвращении Марии в Лондон, где ее ожидал английский трон, Елизавета решила без промедления засвидетельствовать преданность новой королеве. Она отправила Марии письмо с поздравлениями и начала готовиться к встрече, чтобы принять участие в торжественном въезде в столицу.

Новая королева вступила в Лондон прохладным августовским вечером. Со всех сторон ее окружала охрана, восторженные подданные кричали, распевали песни, подбрасывали в воздух шляпы. Мария была одета в алый королевский бархат, платье, перевязь, головной убор — все сияло бриллиантами. После двадцати лет страданий, забвения, непрекращающихся преследований она наконец стала королевой, и, по мере того как Мария, улыбаясь, медленно продвигалась сквозь толпу, в глазах ее явственно разгорался зловещий огонек. С точки зрения Елизаветы, самым опасным была полная убежденность Марии в том, что сам Всевышний сберег ее для этого мига, не дал сгинуть, разметал врагов, чтобы она могла возродить в Англии католическую веру. Лишь чудо вознесло ее на вершину власти, и теперь она обязана была приложить сверхчеловеческие усилия, дабы стать достойной воли небес. И чего ей следует ожидать — или опасаться — со стороны своей умной, популярной в народе сестры-протестантки и ближайшей престолонаследницы?

Сопровождаемая приближенными и слугами, Елизавета двигалась в сгущающихся сумерках в общей процессии, отвечая на приветствия толпы и поворачиваясь направо и налево, чтобы все насладились ее цветущим видом. Елизавета знала, что сегодня на внимание со стороны Марии ей рассчитывать не приходится, но что плохого в том, что люди увидят ее во всей красе.

Моя судьба — в изломе ее бровей,

Улыбка ее — бальзам для души моей,

Сраженный страстью, покорно склоняюсь пред ней.

С первых же дней правления королева Мария установила для себя жесточайший режим. Каждое утро она поднималась с рассветом и после обычного туалета и мессы немедленно садилась за рабочий стол, принимаясь за текущие дела. Так она трудилась до полудня, не позволяя себе оторваться даже на чашку чая. В час или два — неплотный обед, а затем снова — бесконечные письма, документы и иные важные бумаги, что накопились за предыдущий день. Время от времени Мария отвлекалась на беседы с иностранными послами, советниками и в особенности с лорд-канцлером Стивеном Гардинером — епископом Винчестерским. Не обращая внимания на головные боли, сердцебиения и на то, что она называла «своей природной меланхолией», королева неустанно трудилась до самого вечера, до боли в глазах вглядываясь в бумаги при тусклом пламени свечей, до тех самых пор, пока не наступал час вечерней службы. Прослушав мессу, она призывала к себе слуг, чтобы помогли раздеться, и ложилась спать.