Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - Валерий Могильницкий Страница 33

Его всю жизнь «озаряло». Он был прекрасным конструктором, одним из создателей лучших для своего времени авиационных двигателей. Он работал в одной упряжке в ОКБ НКВД под конвоем с будущими академиками Стечкиным, Глушко, Королевым. Когда его сослали в ссылку в Караганду, он не пал духом, как другие, принимал активное участие в разработке проектов угольных шахт, разрезов, предприятий. Он стал автором 21 изобретения, и все они доведены до логического конца — до внедрения. В институте «Карагандагипрошахт» до сих пор расхваливают его установки для изготовления железобетонных опор линий электропередач, анкерные крепления, загрузочные устройства для скипов, щитовые агрегаты для очистной выемки угля и многие другие.

Нина Константиновна вручила мне папку с мемуарами своего легендарного мужа. Читая их, я все больше утверждался в мысли, какой это творческий человек, как много он сделал для развития советской авиации. Совместно с известными конструкторами Страховичем и Орловым он разрабатывал теоретические основы создания турбореактивных авиационных двигателей. В 1943 году по их разработкам на самолетах установили эти мощные моторы с осевыми компрессорами, и они оказались лучше немецких.

В своих мемуарах Павел Иванович Жуков подробно рассказывает о работе над новыми авиационными двигателями и самолетами в ОКБ. Легко и непринужденно описывает он встречи с В.М. Петляковым, создателем известного в годы войны самолета «Пе-2», будущим генерал-майором авиационной службы, а тогда просто зэком Алексеем Дмитриевичем Чаромским, создавшим первый в нашей стране дизельный авиационный двигатель, писателем Александром Исаевичем Солженицыным.

Павел Иванович Жуков 60 лет прожил в нашей Караганде, долгое время работал главным конструктором проектного института «Карагандагипрошахт». А его супруга, Нина Константиновна Жукова, трудилась в нашем институте «КарагандаГИИЗ», вначале лаборантом, а затем заведующей лабораторией в течение 23 лет. Так вот она мне говорила о том, что Павел Иванович был мужественным, отважным человеком. Он не боялся говорить правду напрямик, отстаивать свои убеждения. Собственно говоря, Павел Иванович из-за этого и пострадал. Вначале его арестовали за то, что восхвалял качество немецкого оборудования, а во второй раз — за так называемые пораженческие настроения, хотя на самом деле он говорил лишь о том, что происходившие в начале войны события на фронтах не внушали особого энтузиазма, с чем полностью соглашались все его товарищи. Так вот, когда Солженицына выдворили из СССР, Павел Иванович Жуков написал ему в Америку, в Вермонт ободряющие письма вопреки всем установкам партии и правительства, осуждающим тогда писателя.

Солженицын ответил ему:

«Дорогой Павел Иванович!

Я Вас отлично помню. Вы работали в комнате „общего вида“, куда никто не допускался.

Непременно напишите воспоминания — ОКБешные и вообще тюремные — шлите…

Сердечные пожелания Вам и Вашей семье.

А. Солженицын».

Надо сказать, Александр Исаевич оценил храбрость Жукова и, когда тот ушел на пенсию, постоянно высылал ему из своего фонда материальную помощь два раза в год — довольно крупную по тем временам сумму 34 тысячи рублей. Такую помощь от Солженицына получал и друг Жукова — Константин Иванович Страхович.

Кстати, профессор К.И. Страхович, один из лучших специалистов своего времени по реактивным двигателям, тоже после освобождения из Карлага остался жить в Караганде. Он жил некоторое время на квартире Жуковых, пока ему не подыскали работу консультанта в «Карагандагипрошахте». Через него Жуков познакомился со знаменитым биологом, профессором Л. Чижевским, который в то время тоже жил в Караганде, в доме № 17 по проспекту Ленина.

Как я уже говорил, К. Страхович долгое время работал в институте «Карагандагипрошахт». Интересно, что в 1953 году его как свидетеля бесчинств сталинских опричников на самолете доставили в Ленинград, где проходило следствие по делу Берии. И Константин Иванович Страхович показал, что его незаконно арестовали в числе десяти ленинградских профессоров и отправили в Карлаг. Из десяти ученых в живых остался только он один.

В своих мемуарах П.И. Жуков описывает жуткую невыносимую жизнь зэков. Нарком внутренних дел Татарской республики Шелудченко лично сам жестоко избивал Жукова, в этом ему помогали следователи Фролов и Колесников. Били до тех пор, пока не потерял сознание… Так они домогались от него, чтобы подписал «липу» о том, что он — агент иностранной разведки, осуществлял акты вредительства и диверсий на предприятии. Ночью его, еле живого, опять подняли с нар и притащили к следователю Фролову. Тот, как будто ничего не было, спросил Жукова:

— Что у вас с глазом? Вас кто-нибудь ударил? Вы еле стоите на ногах… — и сказал с намеком: — Да, у нас тут шутить не любят, может все повториться…

И повторялось до бесконечности, до тех пор, пока Жуков не подписал «липовый» протокол. Так было и с Борисом Сергеевичем Стечкиным, Алексеем Дмитриевичем Чаромским…

Жуков говорил товарищам по институту «Карагандагипрошахт», что он бы не выдержал пыток следователей, если бы не его любовь — драгоценная Нина Константиновна Жукова, в девичестве Понизовкина, дочь знатного ярославского купца, помогавшего голодающим на Верхней Волге. Она работала в Рыбинском ОКБ вместе с Жуковым и настолько полюбила его, что часами стояла у ворот тюрем после его очередного ареста и махала ему платком, передавала посылки и письма, полные пылкой обнадеживающей любви. И это несмотря на разницу в возрасте в 15 лет! В то время Павлу Ивановичу было 35, а ей всего 20 лет. И когда П.И. Жукова отправили в ссылку в голодную и суровую казахстанскую степь, она, как декабристка, последовала за ним…

В позапрошлом году Павла Ивановича Жукова не стало. Он скончался в возрасте 96 лет, немного не дожив до своего столетия. И Нина Константиновна бережет как зеницу ока все, что связано с его именем. И фотоальбомы, и мемуары с его почерком… И великолепный сад с цветником, посаженные у их дома руками Павлуши, как она говорит. Да, завидная у них была любовь и завидная жизнь, насыщенная трудом на благо общества. Несмотря на жесточайшие пытки сталинизма, террор, они продолжали жить рука об руку, и солнце улыбалось им из-за высоких серых домов, когда они выходили в свой скромный цветущий сад…

Когда Любовь Васильевна Бабицкая, заключенная Алжира, рвала камыш на берегу озера, вокруг стоял туман. И сквозь него она вдруг увидела, как к холодной воде вышел офицер охраны лагеря, вытащил из кобуры пистолет и выстрелил себе в висок. Он упал на влажный песок, и струйка крови медленно поползла к набежавшей волне…

Бабицкая стала свидетелем самого заурядного самоубийства. Потом на допросе ей приходилось неоднократно подробно рассказывать об этом эпизоде. И каждый раз она спрашивала себя: а смогла бы так же, как этот офицер, хладнокровно покончить с собой?

И отвечала сама себе: наверное, смогла бы, будь у нее револьвер… Но Люба почему-то почти никогда не задумывалась таким образом покончить с собой. Потому что ее всегда окружали хорошие люди, умеющие успокоить в самую тяжелую минуту, потому что у нее были дети, о которых она думала больше всего на свете и ради которых ей надо было жить и жить.