Судьба династии - Александр Широкорад Страница 33

Его жизнь — это нескончаемые страдания, потому что быть царём, вопреки, мягко говоря, не в меру радужным представлениям, — это то же самое, что пребывать в кошмаре наяву, ведь надо править империей, которой уже нет, когда твои подданные водят парижские такси, работают официантами в Берлине, танцуют в бродвейских кинотеатрах, подрабатывают в массовках в Голливуде, разгружают уголь в Мотевидео или умирают за добрый старый Китай в жалких трущобах Шанхая. Управление многоязыкой Австро-Венгерской империей белых дней было синекурой в сравнении с нынешней задачей великого князя Кирилла.

В этих условиях свою державность ему приходится утверждать исключительно по почте. Не то чтобы он верил во всесилие пера, просто ничего другого у него нет.

Каждое утро у порога импровизированного императорского дворца появляется дюжий, загорелый сен-бриакский почтальон, отдувающийся и согнувшийся под тяжестью пачек писем, на которых наклеены марки чуть не всех стран на свете. Зарубежные представители теневого российского императора ежедневно снабжают его сведениями о моральном и материальном состоянии его далёких подданных, хотя они с готовностью бы признали, что лишь некоему сверх-Моисею под силу разрешить беспросветно запутанные проблемы русских изгнанников.

Он сидит и читает. Предмет его чтения — урок географии и изучение психологии человеческой зависимости.

Русские, русские и снова русские… Русские по всему миру! Мечтательные мудрецы и чудаки с прожектами, несчастные герои и беззастенчивые трусы, кандидаты в зал Славы и полностью готовые пациенты доктора Зигмунда Фрейда.

Похоже, что красные агитаторы, действующие на Балканах, достигли значительных успехов в работе среди русских беженцев в Югославии и что только «личное послание его величества» может спасти положение в столь опасный момент…

Великий князь Кирилл задумывается. Жизнь — странная вещь. Югославия — страна, освобождённая его дедом, земля которой пропитана кровью двух поколений русских солдат. Кто бы мог предположить, что она переживёт своих благодетелей, Дом Романовых?

У него нет времени на долгие размышления, потому что из Нью-Йорка пришло письмо с пометой «чрезвычайно важно». Кризис занятости в Соединённых Штатах не ослабевает, и «несколько слов монаршего участия были бы с благодарностью восприняты обедневшей русской колонией в Гарлеме».

Гарлем. Джаз. Костюмы в крупную клетку и кричащие галстуки. Синтетический джин и синтетический порок. И русские, ожидающие нескольких слов монаршего участия! Какая нелепость, какая трагическая и безграничная нелепость.

Следующее письмо переносит его в Китай. Военачальники Маньчжурии не оставляют попыток привлечь на службу бывших русских офицеров, и последние обращают взоры к Сен-Бриаку в надежде на совет и наставление…

Вспомнить ту кучку казаков, которые только что обосновались на границе между Боливией и Парагваем и теперь обязаны выбирать: вернуться в Европу или сражаться за совершенно чуждое дело.

Вспомнить того храброго генерала в Индии, что гадает, «достойно и почётно» ли для бывшего командующего Императорской армией защищать раджу от его восставших подданных.

Вспомнить ещё того блестящего кавалериста в Чили — если и был на свете беззаветный роялист, то это он, — который вдруг обнаружил социалистические тенденции в политике правительства, которому служит…

Теперь — пачка жалоб. Прошедшие восемнадцать лет так и не смогли повлиять на их авторов. Их часы остановились 31 июля 1914-го.

Бывший член Московской судебной палаты — он по сю пору подписывается полным титулом, хотя сейчас и чернорабочий на фабрике в Канаде — хочет, чтобы в Сен-Бриаке чётко осознавали, что один молодой русский, занятый в монреальской пекарне, — это очень опасный радикал, которого не следует пускать в Россию, когда восстановят монархию.

Бывший гвардейский капитан — ныне мойщик посуды в столовой самообслуживания где-то на Среднем Западе — глубоко уязвлён тем, что его не упомянули в последнем «высочайшем указе о повышениях». Он уверен, что по возрасту и заслугам он достоин полковничьего чина. «Я узнал, — добавляет он с нескрываемым возмущением, — что несколько моих знакомых уже произведены в полковники. Хотя покинули Россию всего лишь лейтенантами». Гори всё огнём, он желает, чтобы великий князь Кирилл «повысил его в чине», даже если ему уже никогда не суждено надеть полковничьи погоны и получить «жалованье», причитающееся ему с семнадцатого года» [65].

Всё так. Об этом свидетельствует и Георгий Граф: «14 августа [1929 г.] приехал адвокат князя Гавриила Константиновича Н.Г. Нидермиллер. Он был выдающимся юристом и благороднейшим человеком. Впоследствии он стал вести дела Кирилла Владимировича и принёс ему много пользы.

В этот раз он приехал по поручению Гавриила Константиновича, чтобы получить поддержку Государя в вопросе раздела наследства, оставшегося от великой княгини Елизаветы Маврикиевны, между её детьми князьями — Гавриилом и Георгием и дочерьми Татьяной и Верой, а также внуком — князем Всеволодом Иоанновичем. Они никак не могли прийти к соглашению, а доводить дело до суда не хотели и просили Государя как главу династии быть арбитром. Кирилл Владимирович охотно согласился, и тут же был составлен акт дележа, с которым вся семья согласилась, и дело уладилось» [66].

Но, увы, в эту оперетту периодически вмешивается и большая политика. Так, к примеру, 10 сентября 1924 года в Сен-Бриак приехал немецкий журналист, сотрудник большой ежедневной газеты «Нейосте Мюнхенер Нахриттен» барон фон Энгельгард. Бискупский предупредил письмом о приезде и просил Кирилла дать ему интервью. Так как это была очень влиятельная монархическая газета, то Кирилл охотно согласился. Трудность этого интервью заключалась в том, что, по словам Энгельгарда, правые немецкие круги хотели знать отношение «императора» к национал-социалистическому движению, и он просил Кирилла высказаться по этому вопросу. Но великий князь отказался дать прямой ответ и сказал, что, живя вне Германии, он не в состоянии составить себе определённого мнения, но он внимательно наблюдает за развитием этого движения и ему кажется, что оно будет иметь успех. Бискупского такой ответ вполне устроил.

Как уже говорилось, в бывшей Желтороссии оказались десятки, если не сотни тысяч эмигрантов.

Японцы, захватившие Маньчжурию, предлагали императору Кириллу переехать на постоянное жительство в Харбин и сулили всяческие блага.

Граф писал: «Вся власть в Маньчжоу-Го принадлежала японцам, и так же было бы, если бы им удалось создать русскую «кукольную монархию» в Приморской области.

Харбин был единственным уголком на земном шаре русским в прежнем понимании и вне территории России. В нём царил старый уклад жизни, но полицейская власть всецело была в руках японцев. Наш представитель генерал Кислицын служил начальником русской полиции, конечно, подчинённой японцам. Они же его признавали представителем Государя. Настроение русских в тех местах, видимо, было всецело монархическим, насколько можно было верить донесениям Кислицына и других лиц…