Мамай. История "антигероя" в истории - Роман Почекаев Страница 34

Главной проблемой современных историков зачастую является то, что они становятся на позицию авторов средневековых сочинений, не стараясь объективно оценить их цели, задачи и условия создания этих источников. Именно поэтому они в полной мере разделяют негативное отношение средневековых авторов к Мамаю. Соответственно, исследователи используют эти сочинения XV-XVI вв. как источник по истории эпохи Мамая, а не как источник взглядов сочинителей XV-XVI вв. на события XIV в. В результате такого подхода в современной историографии произошло срастание истории и политического мифа.

Лишь в последнее время, на рубеже XX-XXI вв., появился ряд работ, посвященных личности и деятельности Мамая, авторы которых сумели отойти от оценочных суждений и исследовать различные аспекты его биографии, сосредоточившись на фактах. К таковым следует отнести статьи А.П. Григорьева, И.В. Зайцева. Д.М. Исхакова, М.Г. Крамаровского, И.М. Миргалеева, И.А. Мустакимова, В.В. Трепавлова. Демонстрируя объективных подход профессиональных историков-исследователей, эти авторы, однако, не ставили перед собой задачу исследовать и развеять комплекс мифов о Мамае, тем не менее их работы в значительной степени облегчают нам подобную работу. Надеемся, что наше исследование поможет читателям понять разницу между реальным историческим деятелем и его стереотипом, сложившимся по политическим и идеологическим причинам в историографии.

Имя Мамая наиболее широко известно в российской истории, в которой он представлен едва ли не главным олицетворением всего враждебного русскому народу, борьбы Руси и Степи, зла, которое русским удалось в конечном счете искоренить.

Образ Мамая как злейшего врага Руси стал формироваться вскоре после Куликовской битвы, можно сказать, «по горячим следам». Конечно же, вполне объяснимо отрицательное отношение к нему со стороны русских авторов, прекрасно помнивших и сравнительно недавние набеги мамаевых войск на Русь, и кровопролитные битвы на Воже и Куликовом поле. Мы не собираемся спорить с очевидным, утверждая, что Мамай вовсе не находился во враждебных отношениях с Русью: его борьба с русскими княжествами отнюдь не миф. Миф заключается в другом, а именно — в стремлении русских летописцев и историков «удревнить» враждебность Мамая к Руси.

Так, уже в одной из редакций «Сказания о Мамаевом побоище» встречается сообщение, что уже под 6869 (1361) г. Мамай «умыслил пойти на Рускую землю». [304] Современные историки развивают подобные сообщения в целые концепции о том, что Мамай с самого начала своей карьеры занял враждебную позицию по отношению к русским правителям. Историк конца XVII в. А. Лызлов отмечает, что Дмитрий Иванович Московский изначально противился Мамаю, желая не платить ему «выход», а ограничиться лишь некими «дарами». [305] Н.М. Карамзин сообщает о том, что русские князья в 1362 г. предпочли явиться за ярлыком к хану Мюриду, предпочтя его «свирепому» Мамаю, враждебному им [306] (хотя Мамай к этому времени, скорее всего, еще просто не успел возвести на трон «своего» хана Абдаллаха, коронация которого состоялась в сентябре 1362 г.). А.Ю. Якубовский считает, что отношения Москвы с Мамаем не могли быть дружескими изначально, поскольку «обе стороны относились весьма подозрительно друг к другу». [307] Л.Н. Гумилев, описывая события 1361 г., связанные с переворотом и «мятежом» Мамая в Золотой Орде, дает понять, что русские князья (приехавшие для получения ярлыков от Хызр-хана) бежали из Сарая, опасаясь именно Мамая. [308]

Признание Мамая врагом Руси порой влечет интересные историографические казусы, в результате которых историки делают выводы из фактов вопреки законам логики. Например, саратовский историк-краевед XIX в. А. Леопольдов повествует о поездке Дмитрия Донского в ставку Мамая: «Дмитрия позвали в Орду, и он поехал. Все думали, что там ожидает его смерть; но он, к изумлению всей России, воротился благополучно, обласканный даже Мамаем». Следующая же фраза свидетельствует о том, что сформированный историографический стереотип оказался для автора важнее фактов и логики: «С этой поры Дмитрий сделался явным врагом монголов» (sic!). [309] Ряд русских средневековых авторов, излагая события, предшествующие Куликовской битве., утверждает, что Дмитрий Московский якобы до последнего собирался добиться мира и направлял Мамаю богатые дары, а тот просто-напросто отказывался их принимать, желая войны с Русью. [310] А между тем, как мы выяснили выше, это как раз Мамаю была нужна не война, а «выход», т. е. дань.

Как видим, тема вражды Мамая с Русью, поднятая средневековыми авторами, вызвала многочисленные «уточнения» со стороны современных историков. Одним из главных «обвинений» бекляри-бека как врага русских княжеств и русского народа стало то, что вся его политика якобы была направлена на то, чтобы перессорить русских князей между собой. Несомненно, Мамай предпринимал такие действия (и это в полной мере подтверждается источниками), однако было ли это его целью? На наш взгляд, провоцирование конфликтов между русскими князьями, борьбы за великокняжеский стол являлось лишь средством для удержания Руси в подчинении, для получения с нее «выхода», с помощью которого Мамай мог продолжать борьбу за консолидацию областей Золотой Ордой под своей властью.

Между тем историки, становясь на позиции московских летописцев (поскольку до нашего времени сохранились летописи преимущественно в московской великокняжеской редакции), считают, что главной своей целью в русской политике Мамай видел передачу великого княжения Михаилу Александровичу Тверскому и последовательно реализовывал ее. [311] И Дмитрию Ивановичу Московскому (впоследствии — Донскому) удавалось сохранять за собой великокняжеский титул лишь благодаря тому, что он «многы дары и великы посулы подавал Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княжениа не отъняли». [312] При этом историки почему-то игнорируют два факта: во-первых, Тверь со второй половины 1360-х гг. (после отказа Дмитрия Суздальского от прав на великое княжение) оставалась единственным серьезным противником Москвы в борьбе за объединение Руси — именно этим, а не личной симпатией Мамая к тверскому князю объяснялось то, что бекляри-бек периодически поддерживал Михаила Тверского (кстати, Михаил Александрович пытался соперничать с Дмитрием Донским за великое княжение и при Токтамыше, когда после сожжения Москвы отправился к хану в надежде на получение великокняжеского ярлыка [313]); во-вторых, в конечном счете великокняжеский титул остался за Дмитрием Московским — причем опять же при согласии Мамая! Однако в глазах московских летописцев сам факт поддержки претензий Михаила Тверского на великий стол в 1370, 1371 и 1375 гг. делал Мамая злейшим врагом Руси.