Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень Страница 35

Элеонора весело набычилась и изобразила то, как она призывала к походу на Марсель:

— «Я — Мари Мадлен, Мария из Магдалы, единственная спутница Распятого на Голгофе, обращаюсь к вам устами грешной королевы Англии Элеоноры Аквитанской. Довольно вам попусту пьянствовать и распевать куртуазные гимны. Слушайте меня, рыцари странствующего ордена трубадуров! Много лет назад, вместе с Иосифом Аримафейским, я приплыла из Святой Земли в Марсель, где провела остаток дней своих, скрываясь под чужим именем и бережно храня обручальное кольцо, которое Иисус, жених мой, вручил мне после Тайной Вечери. Там, в Марселе, я скончалась и была похоронена глубоко в земле. Могилу мою долгое время бережно сохраняли, но потом участок земли, на котором она располагается, купил старый мошенник и вор Жозе Мэнмуат. Он поставил там свою грязную таверну, в которой моряки договариваются с гулящими девками о плате за свидание. Мало того, он назвал таверну моим именем — „Мари Мадлен“. И вот теперь я призываю вас, доблестных тамплиеров, и вас, рыцарей ордена странствующих трубадуров, и вас, гасконских ополченцев, отправиться в поход на Марсель, по пути уничтожить все винные запасы в городах, которые вы будете проходить, а дойдя до Марселя, разрушить таверну мерзкого Жозе Мэнмуата и откопать мою могилу. Итак, вперед, мои воины, под знаменем двух М!»

— Надо же, — кашлянул Танкред, поглядывая на остальных сотрапезников. Ричард сгорал от стыда за свою мать, но не решался прервать ее рассказ. Глаза у Элеоноры горели от приятного воспоминания, и он хотел запомнить ее именно такой — весело-возбужденной, рассказывающей что-то очень для нее волнующее.

— Да, все так и было, — продолжала Элеонора, — Ну, тут трубадуры воскликнули: «Бонмо!», тамплиеры: «Босеан!», а гасконцы: «Ме-ме, Мари! Ме-ме, Мадлен!» Они ведь известные озорники, эти гасконцы. Как я люблю их гасконаду! Однако, помню, и вспотела же я под доспехами Филиппа дю Плесси. Куртуазно выражаясь, роза покрылась росой. Не понимаю, как вы, мужчины, можете подолгу носить на себе эти железяки!

— Теперь я припоминаю про этот поход, — сказал Танкред. — Вы, кажется, дошли до Марселя и не обнаружили там могилу Марии Магдалины?

— Еще бы! — хохотнула Элеонора. — Особенно если учесть, что все это я сама придумала и никакой могилы Мари Мадлен в Марселе отродясь не бывало. К тому же еще гасконцы притащили собачий череп и принялись утверждать, что это череп любимой собачки Иисуса Христа и Марии Магдалины. Якобы эту собачку звали Евхаристия и якобы Мари привезла ее с собою из Палестины в Марсель.

— Свят-свят-свят! — перекрестился барон Меркадье.

— Ничего не «свят-свят-свят»! — махнула рукой Элеонора, совсем уж забывшись, какая сейчас стоит неделя. — Сам Папа Римский благословил наш Маримадленский поход. Мы встретились с ним в Авиньоне, и славный магистр тамплиеров Бертран де Бланшфор объяснил ему: «Французы, ваше святейшество, оттого так славятся в битвах, что умеют хорошо повеселиться, и оттого так набожны, что умеют иногда и посмеяться над своей набожностью». Папа Александр смягчился и сказал: «Ну-ну, баловники. Ладно, не буду осуждать вас, развлекайтесь. Только смотрите не развратничайте. Помните, что говаривали древние римляне: „Развратом разрушается достояние отечества“». И мы пошли дальше в свой веселый поход. Добравшись до Марселя, устроили потешное взятие города. В таверне Жозе Мэнмуата моими людьми было заблаговременно припрятано сокровище. Когда таверну «Мари Мадлен» разрушили до основания, принялись рыть в подвале, и тут произошло чудо — был найден сундук с золотыми монетами общей стоимостью в пятьсот безантов, что тогда соответствовало пяти тысячам курских ливров. Десятую долю сокровища я взяла себе, а остальные деньги раздала участникам похода. Причем львиная доля досталась тамплиерам, особо отличившимся при разрушении таверны и раскопках. А трубадуры тогда сложили множество кансон, воспевающих прозорливый женский ум и сравнивающих неудачный крестовый поход Людовика Седьмого в Святую Землю с удачным походом его бывшей жены в таверну «Мари Мадлен».

— А что случилось с Жозе Мэнмуатом? — спросил граф де Дрё.

— Несчастному еврейчику не повезло, — вздохнула Элеонора. — Сгоряча бедняжку пришибли насмерть. Но я отвалила его осиротевшему семейству целых три безанта.

— Месячный оклад крестоносца, — заметил с улыбкой Амбруаз.

С окончанием рассказа Элеоноры о шутовском Маримадленском походе закончилось и последнее мессинское застолье. Хорошо еще, что епископ Бове уплыл вместе с Филиппом-Августом и не слышал, как взахлеб Элеонора вспоминала кощунственный поход на Марсель. Даже попустительство Папы Александра не смягчило бы его сердца.

Последние корабли короля Англии покидали мессинскую пристань. Готов был отчалить и легкий энек, на корме которого уже стоял знаменосец де Фонтеней со стягом Чаши, который бурно трепетал на сильном ветру. Подойдя к сходням, Ричард простился с Танкредом Лечче, затем в последний раз обнял свою мать.

— Прощай, сынок, — сказала Элеонора печально, глядя своими выцветшими зелеными глазами в его сверкающие двумя изумрудами очи. — Чует мое сердце, не увидимся мы больше на этом свете. Плыви и завоюй Святую Землю. Ты рожден для этого. А мне суждено вернуться к могиле твоего отца в Фонтевро и там окончить дни свои.

— Не говори так, мама, — сказал Ричард. — Я буду с нетерпением ждать тебя в завоеванном мною Иерусалиме.

— Господь не попустит, чтобы нога такой грешницы, как я, снова ступила на Его землю, — вздохнула Элеонора. — Прощай, мой рыжий жавороночек. Иди.

Ричард вздохнул полной грудью и взошел на палубу энека. Оглянувшись еще раз на завоеванную им Мессину, он увидел плачущую Элеонору, огромную толпу рыцарей, готовящихся тоже погрузиться на корабли, и тут взгляд его укололся о две черные точки. Будто капля отравы упала в чашу с великолепным игристым вином — из толпы на Ричарда смотрели полные ненависти глаза жизорского сеньора. Король поспешил отвести взгляд, посмотрел на парус, на солнце, на веселые облака, на шаловливые, но не буйные волны и постарался забыть о присутствии этого черного человека в мире, полном ликующих надежд и свежего ветра.

Энек отчалил от пристани и полетел в открытое море. Ричард стоял на носу и смотрел вперед, словно пытаясь разглядеть в слепой дали Святую Землю. Ему хотелось вина, но он терпел, помня о своем обете твердо выдержать Великий пост, заслужить Божью милость. Трое священников плыли на королевском энеке, готовые в любой миг читать молитвы и псалмы, совершать службы и молебны. Энек летел быстро и к вечеру догнал тот корабль, на котором плыли Беренгария и Иоанна. Увидев вновь свою невесту, которая махала ему с палубы бюсса, Ричард едва удержался, чтобы не запеть. Весь Великий пост он ни разу не пел, и это было гораздо мучительнее, чем не есть и не пить вина.

— Хочется петь, — с досадливой улыбкой сказал он своему духовнику — капеллану Ансельму.

— Я отпущу вам сей не самый страшный грех, — милостиво разрешил священник.

— Нет, не буду, — отказался Ричард. — Осталось всего ничего, каких-то четыре дня. В Светлое Христово Воскресение напоюсь до смерти!