В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков Страница 35

Артиллеристы подкатили к моему окопу сорокапятку и начали стрелять из нее прямо через мой окоп. Как даст, так у меня аж уши режет.

Стреляли из пушек и минометов и немцы. Один их снаряд не долетел метров двух до бруствера моего окопа, разорвался, и меня засыпало глиной. Стреляли конечно же не по мне, а по сорокапятке. Вот уж действительно: «прощай, Родина».

Ротный у нас был большой любитель выпить. И наши гвардейские 100 граммов иногда зажимал, а сам напивался. В этот раз произошло именно так. Набрался хорошо. И ему уже все нипочем, дай только отличиться. Еще не закончилась артподготовка, поднял нас в атаку. Все еще лежат, комбат команды атаковать не подавал. Мы и пошли. Он, правда, тоже с нами. Идет с пистолетом, пистолет на отлете держит, как стакан… Смело идет, даже головы не гнет. Пример подает. А команда роте была такая: как только займем первую линию немецких окопов, так сразу должны обозначить себя ракетой. Чтобы наша артиллерия перенесла огонь глубже. Ракетника же нашего убило во время атаки. Добежали мы до немецкой траншеи, выбили их. Где ракета? Нет ракеты! И по проводной связи никто в батареи не сообщит, что мы в траншее. Проводную связь еще не наладили. И наша артиллерия бьет и бьет. Вот тут и начались потери. Ввалились мы в их ходы сообщения. Снаряды рвутся. Много наших полегло во время атаки, а тут еще больше народу побило. Из 80 человек в нашей автоматной роте в строю после этой атаки осталось только 13.

На войне это часто случалось: свои по своим. Я помню, когда мы были в оккупации, произошел такой случай. Летом 1942 года из-под Спас-Деменска на Киров выходили из окружения группы кавалерийского корпуса генерала Белова. Одна из них выходила лесами между Крайчиками и Шиловкой. Это недалеко от моей Дубровки. Из Шиловки немцы стали уходить, не принимая боя. Шли на Дубровку. А из Дубровки их встретили огнем свои же, немцы. И долго шел бой. И те и другие, видимо, были уверены, что бьются с беловцами.

Поредела наша рота. Но оборону немцев мы все же прорвали. Пошли вперед с боями до Западного Буга. Буг форсировали с ходу. Наши самолеты летали над Бугом и пускали ракеты, что означало: противник не остановился, противоположный берег не обороняется. Так шли до самой Вислы. Мы уже молили Бога, чтобы нас остановили.

По 70 километров в сутки проходили. Очень были измотаны. Все время — пешком.

Помню, кухня нас догнала перед Бугом. А мы ведь, в азарте, все побросали: и котелки, и даже сидора свои. По неопытности. Повар котел открыл, кашей запахло. Повар: «Подходи, ребята!» А во что накладывать? Тогда мы с другом каски сняли, внутренности из них вынули: «Накладывай!» И нам он наложил каши в каски. Поели, каски помыли, вставили амортизаторы на место — и в колонну. Вперед!

Перед Вислой нас обогнала моторизованная часть. Свежая. Ее вводили для развития удара.

Мы форсировали реку Пилицу. Немцы нас там контратаковали. То все отходили, даже бежали, а вдруг поднялись собранно, правильной цепью, и пошли на нас, пьяные, с руганью. Подошли к нашим окопам близко, на 30–40 шагов. Нас из роты осталось уже человек восемь. Окопы рыть нельзя. Где-то в верховьях они взорвали дамбу, и нас затопило. Мы понаделали «печки» — невысокие брустверы перед собой насыпали. А штаб наш был под берегом. В бинокль оттуда хорошо видно, как нас атаковали. Должно быть, наши командиры посчитали, что нас уже перебили. Ротный, видать, опять хорошенько залил. Штабная группа защищала свою позицию. И лупили из станкача не только по немецкой цепи, но и по нашим «печкам». Вот тут-то нашего старшину разрывной пулей… Мы потом гадали: как же это так, если выходное отверстие в спине, то впереди должно быть входное. А входного нет. Значит, в спину, разрывной. Наши попали. Я помню, один немец забежал вперед, за дерево, вскинул автомат, прицелился в старшину, но я его срезал раньше, чем он успел выстрелить. Старшину мы защищали. Он был наш командир. В атаку водил.

Тут подошли «Фердинанды», начали обстреливать наши позиции. Слава богу, поступил приказ: отойти за Пилицу. Мы отошли. И дня три стояли на другом берегу Пилицы. Отрыли окопы. Ждали смены. Потому что воевать было уже некому. Да и нечем.

— Нас, юго-запад нынешней Калужской области, освободили в начале осени 1943 года, когда началось наступление на Вязьму и Рославль.

Из Мокрого, из райцентра, прибыли офицеры военкомата. Стариков — сразу на фронт. Тут и отец мой ушел. А нас, молодежь, — до особого распоряжения.

Однажды из сельсовета сообщили: «Завтра в полк». За ночь мать испекла мне хлеба и насушила сухарей.

От Мокрого до железнодорожной станции Бетлица — пешком.

23-й учебный полк 18-й стрелковой дивизии стоял между Жилином и Кировом.

Нам выдали винтовки старого образца. Винтовка даже без штыка была выше меня. А когда приказали примкнуть штык, то я стоял в строю как с копьем.

Спустя некоторое время меня перевели в автоматную роту. В батальонах стали формировать автоматные роты, в ротах — взводы. Промышленность начала давать фронту новое стрелковое оружие. Вначале автоматные роты были вооружены двумя-тремя автоматами ППД и десятком винтовок СВТ, которые тоже могли стрелять очередями. Но нам выдали новенькие ППШ. Хороший автомат, надежный. Не хуже немецкого.

И вот в июле 1944 года наш полк был уже под Пинском, в белорусских болотах. Помню, вода кругом, комарье. От Давыд-Городка на Пинск шла всего одна дорога, построенная немцами. Конечно, не немцами, а нашими военнопленными. Все сообщение и подвоз — по каналам, по рукавам, на лодках.

Там, в Пинских болотах, и ранило меня первый раз. Однажды вышли к деревне. Развернулись в цепь. Смотрим, немцы выскакивают из домов. Мы — за ними. Ходу прибавили, побежали, кричим. Началась стрельба. И мы стреляем, и они. Одна из автоматных очередей хлестанула меня по ногам. Немцы стреляли издали, и пули мне достались уже на излете. Пробили обмотки, ботинки.

Врачи потом вытащили их легко. Три или четыре, уже не помню. Метко немец мне влепил.

В свою часть я вернулся уже за Вислой.

— Уже весна стояла. Снег сошел, пригревало. Но для пехоты это время самое паршивое. Везде вода. В землянках, если они не залиты, сыро. По стенкам течет. Стенки обваливаются. Солдат начинает валять малярия.

Однажды, когда мы стояли где-то за Оршей или дальше к границе, к нам в батальон прибыл заместитель начальника оперативного отдела штаба армии. Готовилось наступление. И штабные операторы объезжали и обходили передовую, намечали места прорыва, наносили на карты огневые точки и районы скопления противника. Словом, выполняли свою штабную работу. Я в тот день зачем-то прибыл на НП батальона. Комбат и говорит незнакомому мне майору: «Вот, товарищ майор, лейтенант такой-то, командир взвода второй роты. Взвод занимает оборону как раз по обрезу той самой реки, которая вас интересует». Майор подал руку и говорит: «Не могли бы вы, товарищ лейтенант, проводить меня в расположение своего взвода и ознакомить с обстановкой на месте?»

Вот я его и повел к своей траншее. Только когда выходили из землянки комбата, я попросил знакомого связиста, лейтенанта, чтобы тот на время дал мне свой котелок. Котелка у него своего не оказалось, и он начал спрашивать своих подчиненных: «Котелок! Котелок!» Комбат услышал и погрозил мне кулаком. Взял я котелок, сунул в сидор. Туда же еще одну плащ-палатку.