Полет орла - Валентин Пронин Страница 35

– Пленные показали, ваше превосходительство, что по Калужской дороге идет дивизия Бруссье… – начал Фигнер.

– Что еще?

– …по Боровской дороге движутся неизвестные колонны…

– Неизвестные?! – Ермолов с насмешливым удивлением посмотрел на Фигнера.

В длиннополом казакине Фигнер и правда походил на разбойника: наряд его дополняла гусарская сабля и пистолеты, заткнутые за пояс. Говорил он уверенно, громким голосом; его круглое лицо с начесанными на лоб редкими белобрысыми волосами и словно бы сонными, небольшими глазками казалось лицом очень спокойного и благодушного человека.

– Давно ль стал ты пленных-то брать? – Ермолов укоризненно покачал головой. – Знаю ведь о твоей чрезмерной жестокосердости… и не одобряю ее.

Фигнер хладнокровно пожал плечами.

Ермолову рассказывали, как при отступлении из-под Смоленска Фигнер увидел разоренную сельскую церковь, а в ней трупы священника и замученных озверевшими мародерами малолетних девочек. В присутствии своих солдат Фигнер поклялся мстить врагам без снисхождения и пощады. И обет свой нарушал очень редко.

– Совместно с Александром Самойловичем мы рассеяли конвой обоза, шедшего из Москвы, – докладывал, в свою очередь, Сеславин; в отличие от Фигнера на нем был аккуратно пригнанный по фигуре, конноартиллерийский гардейский мундир с черным воротником и красной выпушкой. Собираясь к начальнику штаба, Сеславин прикрепил на грудь ордена: Анны II степени и Владимира IV степени. Он поминутно поправлял иностранный (мальтийский) крест под воротником, жалованный ему в юности еще императором Павлом. Чувствовалось, что Сеславин человек горячий и мнительный, а потому казалось, будто он смущается устремленных на него глаз и особенно – тяжелого, пристального взгляда Ермолова.

– Пленный подтвердил присутствие неприятельских колонн на Боровской дороге…

– Где же пленный-то ваш? – хмурясь, спросил Ермолов. – Надо показать его Михаилу Илларионовичу.

Сеславин с некоторой досадой указал на невозмутимого Фигнера:

– Да вот Александр Самойлович приказал…

– Эк его! Ну так добывайте мне теперь верные сведения. И немедля. На сей раз разойдитесь. Речку Нару (Ермолов ткнул в карту) должно перейти ночью, не привлекая неприятеля. Изловчитесь узнать: что за колонны движутся по Боровской дороге. Сие есть задача первостепенная.

Отпустив партизан, Ермолов поспешил к главнокомандующему. Кутузов встревожился. Он приказал генералу Дохтурову вести к селу Фоминскому 6-й пехотный корпус с предписанием завязать бой.

Тою же ночью Фигнер трижды пытался перейти Нару, но всякий раз натыкался на засады, был обстрелян и, проклиная свалившееся на него невезение, повернул назад.

Брезжил рассвет. Над лугами стелился рыхлый туман. Сеславин зорко всматривался за реку в белесую мглу, но тишина, не нарушаемая ничем, кроме теньканья синицы, успокоила его. Он приказал перейти речку, ведя коней в поводу.

На рысях миновали желтые перелески, лощины, заросшие ольшаником, просторные поляны с поникшей травой. Чем дальше – тем ехали осторожней, сдерживая разгоряченных коней. Остановились перед матерым лесом, за которым пролегала Боровская дорога.

– Дальше я один разведаю, – сказал Сеславин штаб-ротмистру Алферову.

– Да как же, Александр Никитич! А вдруг что-нибудь такое?

– И впрямь, ваше благородие, – вмешался бородатый казачий старшина. – Взяли бы полусотню, мигом бы доскакали…

– Нельзя, братцы. Шуму наделаем, всполошим всю округу. А коли у француза дозор?.. Словом, ежели часа через четыре меня не будет, возвращайтесь в главную квартиру. Скажете генералу.

Сеславин спешился, снял шинель, отцепил саблю, передал вестовому и, положив за пазуху пистолет, скрылся в лесу.

Бледный свет скользил по верхушкам сосен, по белым стволам берез. Роняя листву, испуганно вздрагивали осины. Внезапно, под косым лучом проглянувшего солнца, высвечивали медью дубы. Туман исчез, но утро не разгоралось. Будто сырая ветошь, по небу расползались тучи, и солнце пряталось, предвещая дождь.

Сеславин шел с осторожностью охотника, задумавшего выследить опасного, затаившегося где-то зверя. Иногда он наклонялся, подносил к губам горстку брусники и напряженно вслушивался. Перестук дятлов, шелест редеющего леса, запах грибной прели невольно пробуждали воспоминания далекой, безоблачной и мирной поры. Обманчивый покой не усыплял бдительности разведчика, но рядом с важной, настойчиво побуждающей его мыслью выплывали милые видения детства: скромный отцовский дом и приветливо кивающие ему лица матери Агапии Петровны, отца Никиты Степановича, братьев, сестер…

Внезапно воспоминания словно оборвались и исчезли. Издали послышался скрип повозок, всхрапывание, фырканье лошадей, мерный маршевый шаг солдат. Шаг неторопливый, но слаженный привычной ходьбой.

Сеславин верно рассчитал, что выйдет к этому отрезку пути, который версты четыре тянется до Фоминского и сворачивает на Боровск, но встретиться с маршевой колонной противника не ожидал. Он обернулся, зорко посмотрел во все стороны, стараясь предугадать любую случайность. Группа солдат могла отделиться от основного строя и прочесать лес вдоль дороги. Не исключено было и столкновение с двумя-тремя отставшими от колонны ротозеями. К счастью, лес здесь старый, замшелый: деревья стоят тесно; падая, образуют завалы, а лоза с орешником заплели прогалы и тропы.

Сеславин выбрал кряжистого неохватного великана, взросшего у дороги, ухватился за сук. Несмотря на постоянную боль от раны в плече, всё же со сноровкой кавалериста вскарабкался по шершавому стволу, притаился, как рысь, в развилке ветвей.

Тысячи шагающих ног, странное сочетание скрипа, звяканья, стука и гула от орудийных колес… Негромкие, но ясно различимые, чуждые голоса… Ему представилось, что внизу течет непрерывный поток уродливых существ с горбами ранцев и стальной щетиной штыков… Еще немного – и султаны на их киверах заденут подошвы его сапог… Нет, это фантазия, преувеличение, – он невидим, он в безопасности, ежели счесть безопасным положение разведчика, повисшего в пяти саженях над неприятельскими штыками…

Между колоннами французов шли пьемонтцы, неаполитанцы, баварцы, гессенцы, вюртембержцы, голландцы, саксонцы, австрийцы, пруссаки… Отдельно ехали польские уланы князя Понятовского… Сеславин узнавал их по штандартам и покрою мундиров. Заметил он, что шинели у большинства солдат изодраны, прожжены, заляпаны грязью, исчернены копотью, у некоторых поверх мундиров наброшены партикулярные плащи с пелеринами, мужицкие армяки, женские шали и салопы; кавалерийские и артиллерийские лошади выглядели истощенными, не отличаясь от костлявых кляч, тащивших маркитантские фуры.

Глазом опытного военного Сеславин сразу определил: перед ним не разведывательные отряды, не арьергард, это основная сила огромной армии захватчиков.

После страшного ущерба, полученного при Бородине, после западни, которой оказалась охваченная пожаром Москва, после чувствительного удара под Тарутином «Великая армия» Наполеона уже ощущала свою неизбежную гибель, но была еще грозным, боеспособным войском.