Дзержинский. Любовь и революция - Сильвия Фролов Страница 35

Седьмого сентября Феликс получает письмо от Сабины, состоящее из двух предложений: «Мне сказали, что Вы женились. Жду ответа: это правда?»257. Свадьба в костеле состоялась 10 ноября, то есть даты не сходятся – зато сходятся факты. Скорее всего, в августе они с Софьей сыграли так называемую партийную свадьбу258. Официальное бракосочетание прошло в краковском костеле св. Николая на улице Коперника. В церковной книге приходского костела есть запись: Феликс, 33 года, по профессии журналист, и Софья Юлия, 27 лет, магистр музыки, дочь Зигмунта и Саломеи Станиславы из дома Либкинд, оба проживающие на улице Коллонтая. Свидетели Мечислав Бобровский и русский Сергей Багоцкий (коллега Ленина)259. Почему они решились на церковную свадьбу? Она, еврейка, атеистка, хотя и крещеная в варшавском костеле св. Барбары. Он, поляк, атеист, хотя и из очень верующей католической семьи. Может они сделали это ради семьи (но Феликс сообщил Альдоне о свадьбе только через год), а может наперекор Сабине? А может, чувствуя политическую угрозу, они посчитали, что формальный брак даст более крепкие основы для стабилизации семьи, особенно при решении вопроса о ребенке? Потому что Софья уже была беременна.

Феликс пишет Сабине (25 сентября, то есть после партийной свадьбы):

Я не трус. Я не хочу и не могу забыть прошлое и не стыжусь того, что сделал. Писать я не мог давно. Я знал, что Вам сразу сообщат (…). Если Вы потребуете, могу не только написать, могу приехать, могу сам рассказать, ответить на вопросы. Вы меня не любили. Были минуты, секунды, и была моя любовь. (…) Я не планировал, не раздумывал – само пришло и должно было прийти – как необходимость – моя потребность. (…) Я не оправдываюсь – я не жалею – я, когда пишу эти строки, не изменяю своей жене.

В следующем письме в ноябре: «Я не мог написать, что перестал любить, потому что если бы я это написал, то должен бы также написать, что люблю, что Вы были и есть мыслью моей, любовью моей». И дальше: «Без размышлений, без слов любви и без любви самой я женился и без слов отдался воле той, которая помогала мне в работе. (…) И я совершаю подлость только в отношении жены, когда пишу Вам мою страшную правду, когда не говорю ей ничего о себе, ничего о любви». Через четыре дня после церковной свадьбы он напишет: «Я подавлю и вырву мою любовь к Вам – может вместе с сердцем вырву(…). Моя жена мне товарищ и друг».

17 ноября: «По Вашему требованию немедленно высылаю Ваше письмо. Фотографию, которую я не сжег, как Вы хотели – тоже высылаю. Писать – не могу». 21 ноября Сабина – Феликсу: «Не верю, чтобы Вы сожгли без следа мои письма. Это было бы недостойно. Еще раз требую их вернуть (…). Прощение… Ненавижу дешевую доброту и всякие «прощения» – это для меня пустые слова без сути»260.

С октября Софья беременна, но так как срок небольшой, Феликс решается послать молодую жену в Варшаву с материалами для «Красного Знамени». В конце декабря ее там арестовывают и помещают в X павильоне Варшавской цитадели. С Феликсом они увидятся только через восемь лет.

Он остается в Кракове один. Продолжает переписываться с Сабиной, несмотря на обещание, что это уже конец. 18 декабря он пишет: «… я хочу понять все, что я сделал» и заявляет: «Если Вы, тем не менее, требуете от меня, чтобы я рассказал всю правду моей жене – сделаю это. Но я считаю, что это было бы с моей стороны по отношению к ней только бесцельной жестокостью». 21 декабря: «Сегодня отправляю письмо также жене – пишу ей обо всем»261.

31 декабря Феликс получает письмо от Софьи, уже из тюрьмы:

Миленький мой, пользуюсь случаем, чтобы тебя успокоить, что я здорова и чувствую себя хорошо. Единственное мое желание – это хоть время от времени получать слова твои. Неизмеримо жаль, что твои письма мне не дошли. Не знаю, не гневаешься ли на меня, не обижаешься ли. Мои мысли все время о тебе, солнышко мое, я чувствую твое настроение и думаю, что мне все-таки лучше, чем тебе. Твоя С. Прошу, пиши262.

То есть Софья еще ничего не знает.

27 января 1911 года Феликс сообщает Сабине: «Я ей написал все – всю правду – эту двойную правду – не тая ничего и ничего не скрывая. Она узнала и тогда поняла все. И после страшной борьбы – простила меня». Может Сабина рассчитывала на то, что Софья не простит, что этот брак разрушится, но произошло по-другому. Это, видимо, привело ее в бешенство, потому что 18 февраля Феликс пишет ей в таком тоне: «Письма я Вам не верну. Не могу и не хочу. Сам их сожгу. (…) Мое последнее письмо, кажется, вызвало Ваше презрение»263.

24 февраля у Сабины день рождения. В этот день она пишет письмо – очередной акт игры женщины обманутой в надеждах, но все еще влюбленной: «Я закрываю глаза и вижу цветы (…). И белую сирень, весеннюю, пахучую– это цветок, с которым приходил Юзек, мой любимый, чтобы ласкать и прижимать к губам». На следующий день она делает записи в виде дневника: «Пришло письмо, что нам надо увидеться. (…) Только бы не в Берлине – у них там совещание, а Владек его возненавидел». Она приводит слова любимого: «…я изменил тебе – полюбил ту – и та принесет мне ребенка, которого я так желал (…) Неужели ты никогда не поймешь, как сильно меня мучает мысль о матери моего ребенка, о нанесенной ей обиде? Она подошла ко мне первой – это правда. Как девку я взял ее без любви… Но она простила, когда я написал ей правду». Записи Сабина заканчивает горестным выводом: «Ты боишься, как бы я не обвинила тебя в предательстве «легальной, любимой жены». А меня можно было предать». На следующий день она делает пометку, что они тоже когда-то принимали во внимание возможность иметь ребенка. Хотя, скорее, она этого хотела, а он повел себя не очень хорошо. Сабина вспоминает: «И вновь он схватил меня [в объятия] – я вздохнуть не могла… «Ты моя единственная, а если будет отпрыск?» – «Отпрыск? – спрашиваю – То есть ты не хочешь дать ему имя? Так дурно говоришь о ребенке, который будет нашим, которого мы будем любить»».

Теперь Феликса терзают угрызения совести. К жене. В мае он пишет Сабине: «Близка и дорога мне мать ребенка нашего, и так страшно далека. Связал ее и так обидел. И будем идти по жизни связанные – такие далекие друг от друга, что может никогда и не встретимся друг с другом». При этом, когда Сабина ему пишет: «А почему бы, собственно говоря, мне не стать женой Кубы [Ханецкого]?» – Феликс устраивает ей сцену ревности: «Ах, так, – отвечает он в бешенстве, – значит можно быть чьей-то женой без любви – не любя? Вы, наверное, можете (…). Ненавижу Вас – слышите – ненавижу, как когда-то безгранично любил». И: «Именно Вы, а не кто другой, научили меня искать «счастья» в чужих объятиях».

В Берлине, куда Феликс едет на собрание Главного правления СДКПиЛ, доходит до неприятной конфронтации с коллегами по партии. Он пишет Сабине: «Владек не прав, он не понимает ни моей психологии, ни объективной необходимости, чтобы я изменил свою жизнь». Не только брат Сабины, но и другие товарищи откровенно упрекают его в слишком интенсивной связи с двумя женщинами, потому что он добавляет: «Вопреки тому, что кругом говорят (…) я никогда (…) не руководствовался тем, что все называют «личной жизнью»»264. Переписка 1911 года показывает, что он усиленно искал встречи с Сабиной, в Цюрихе или в Берлине. Но встреча уже больше никогда не состоялась. Были письма – по-прежнему пламенные.