Зощенко - Валерий Попов Страница 35

Высокий стиль вдруг резко снижается словом «пущай»… Зощенко прощается не только с великой литературой, но и с прежней жизнью, достойной великих романов, — теперь и жизнь, и язык превратились в пародию. В классике встречались «высокие сюжеты», когда бедный влюбленный не мог жениться на возлюбленной из богатой семьи. Здесь планка «резко опускается». В повести «О чем пел соловей», давшей название книге, материальный мотив, разлучающий жениха и невесту, пародийно-ничтожен: любовь и брак расстроились из-за того, что мать невесты отказалась дать молодым… комод. Понятно, комод — только повод, искра, из которой возгорелся пожар самолюбий, амбиций, обид… Свадьба расстроилась. Но ничего такого уродливого, безобразного, в чем обвиняли Зощенко критики, здесь нет. Только раньше свадьба расстраивалась из-за недоданных за невестой золотых приисков. А теперь — из-за комода. Жизнь такая пошла! А любовь настоящая, и даже после того, как вспыльчивый жених сгоряча женился на другой, влюбленные порой встречаются и плачут… И опять-таки, по мнению критики, «плачут не о том»!

Четырнадцатого августа 1927 года «Известия» печатают разгромную рецензию «Обывательский набат» (автор М. Ольшевец) — на книгу «О чем пел соловей».

Из воспоминаний Веры Владимировны Зощенко:

«Сестрорецк, 16.8.27.

На другой день к вечеру приехал Михаил… Приехал расстроенный… я сразу стала спокойной и внимательной. И он сразу заговорил о том, что его заботит. Сказал, что его “обложили” в “Известиях”. Какой-то критик (Ольшевец) написал статью “Обывательский набат” — о “Сентиментальных повестях” Зощенко. И в этой статье называет его перепуганным обывателем, который чего-то напугался в жизни и пугает других. Который видит только черненьких, маленьких людишек, пишет Революцию с большой буквы и не понимает величия эпохи».

Критик винит Зощенко, что как-то не видать у него завоеваний революции, величия эпохи. Но это проблема скорее авторов революции, нежели автора повестей. Однако вину, конечно, перекладывают на Зощенко и его героев.

Повести, разумеется, были признаны «неправильными». Кто тут прав — нетрудно понять. «Неправильные повести» Зощенко переиздавались подряд четыре раза, и раскупались, и читались. Оказывается, не изжили люди до конца чувства сострадания — этим их Зощенко и привлекает, и будет привлекать!.. А чтобы найти статью Ольшевца, семь потов пришлось пролить: кто его теперь помнит?

В те самые дни, когда еще не утих шум после статьи Ольшевца, Зощенко бесстрашно обращается в Ленинградский обком партии с просьбой пересмотреть дело двадцатилетнего брата жены, сосланного по обвинению в шпионаже.

Демонстрируя свой небывалый литературный успех, снимает уже упомянутую роскошную квартиру на улице Чайковского и съезжается с семьей. Он — не «уходящий»! Живой! Нужный людям! И на кладбище, как Перепенчук, не пойдет работать! Жизнь его в эти годы — на пике! Не из одних сволочей состоит мир… Одна из поклонниц Зощенко вспоминала, как они были с ним в гостях у знаменитого Леонида Утесова — и люди, можно представить, там были знатные. И находясь среди них и чувствуя всеобщее уважение, Зощенко понимал свою «настоящую цену».

Власть была где-то там… А «тут» люди старались жить достойно, и «лучшее общество» давало свои оценки — и было очевидно, что уж эти оценки точнее, именно здесь определялось, «кто есть кто».

В январе 1930 года — Зощенко в гостях у Осипа Мандельштама, и там же Мейерхольд, Маяковский, Олеша, Катаев, Лиля Брик… Золотой список — и Зощенко в нем!

Тридцатого июня 1930-го Зощенко снова в блестящем обществе — на премьере пьесы «Баня» Владимира Маяковского. Маяковский, если кто не знает, писал не только революционные стихи, его перу принадлежат еще и гениальные сатирические пьесы — «Баня» и «Клоп». Их стиль напоминает рассказы Зощенко — и они, безусловно, чтили друг друга!

И так, чтобы Зощенко непрерывно думал о критике в своей адрес, — это вряд ли. Гораздо более положительное представление о себе он получал, общаясь с гениями, знаменитыми людьми! В Театре сатиры состоялась премьера его пьесы «Уважаемый товарищ», где главную роль играет Леонид Утесов.

И Зощенко, в зените славы, пишет то, что считает нужным. В 1930 году к «сентиментальным повестям» добавляются еще две повести. В июне в альманахе «Звезды» публикуется новая повесть Зощенко «Сирень цветет», а в июле она выходит отдельной книгой.

Зощенко в это время — король! А повести — отчаянные.

«Сирень цветет» — еще одна история о страданиях бывшего «приличного человека» в новой жизни. Приключения героя повести, Володина, отчасти даже автобиографичны: судьба бывшего прапорщика царской армии, «к тому же слегка контуженного в голову» и «потрепанного революцией».

Потеряв все, он притулился в мастерской друга, фотографа Патрикеева, а потом с отчаяния женился на вовсе не любимой женщине. Однако, чуть подправив здоровье, он вспоминает о своих «художественных наклонностях» и становится вполне ценным специалистом — ретушером, подправляющим изображения местных жителей в фотоателье своего друга Патрикеева. Вернув себе уверенность, он осматривается уже внимательно и находит более интересный «предмет», чем его унылая супруга, — молодую девицу Сисяеву. Однако его любовный роман мало напоминает прежнюю классику — все вокруг, да и он сам, играют уже по нынешним нотам, всё мелочно и убого.

Враги Володина — не дворяне-дуэлянты, а зощенковские герои. Особенно колоритен родственник жены, медбрат Сыпунов, который, взывая к совести Володина, бьет его булыжником по голове. А жена, подойдя на улице, пытается брызнуть ему в лицо серной кислотой, раздобытой все тем же неутомимым медбратом Сыпуновым.

К тому же в момент самых решительных объяснений с возлюбленной на Володина, в результате всех потрясений, находит икота, и возлюбленная, хотя дает согласие с ним соединиться, смотрит на него с некоторой брезгливостью. Жениха, в довершение всего, одолевают мучения: любит ли она его бескорыстно или зарится на его большие деньги, заработанные ретушерством? Заканчивается все мирно — молодые женятся, и даже медбрат Сыпунов вдруг относится к ним добродушно… Но — ощущение трагедии остается.

Повесть «Мишель Синягин», примыкающую к «сентиментальным повестям», автор начинает в апреле 1930-го — и в декабре она уже выходит в журнале «Новый мир» (№ 12), и в том же году за рубежом — в берлинском издательстве «Петрополис». Это история поэта-романтика, оказавшегося в суровых советских буднях. Куда он попал? Уже Ленский, поэт-романтик, как вы помните, был «не совсем ко времени». А уж Синягин! Выглядит он совсем не к месту… но его все равно жаль! Дожилтаки, несчастный, до наших дней.

Мишель Синягин, этакое «нежное растение» дворянского происхождения, поэт сладостных грез, которые теперь звучат пародией, оказывается в результате революционных событий в Пскове с матерью и теткой и, думая лишь о возвышенном, случайно становится отцом и женится поневоле на весьма простецкой местной барышне Симочке, примечательной лишь веснушками. Не в силах переносить подобную банальность, он устремляется к тетке, переехавшей в Петербург и живущей там среди остатков прежней роскоши, которых на жизнь пока хватает, в том числе и Мишелю. Возвышенные порывы, красивая любовная связь, разорение, нищенство.