Михаил Анчаров. Писатель, бард, художник, драматург - Виктор Юровский Страница 35

Мне дрожать

Мечтою оголтелой,

От тебя

За тридевять земель.

Душу продал

За бульвар осенний,

За трамвайный

Гулкий ветерок.

Ой вы, сени,

Сени мои, сени,

Тоскливая радость

Горлу поперек.

В тетради эта песня помечена «1943 г. Ставрополь (на Волге)», но это, вероятно, ошибка — стихи датировались позднее, и даты проставлены другими чернилами. В интервью 1978 года Анчаров говорил о ней: «Это ранняя. Это где-то в войну. Причем где-то в начале ее». И тема ее в 1942 году была более актуальна, чем через год, когда воспоминания о Москве должны были уже потерять остроту. В пользу этого предположения также говорят обороты «вянет год» и «осень носят» — то есть речь идет о конце года. А в конце года из Москвы Анчаров уезжал только в 1941 году. Так что эти стихи, очевидно, были набросаны по живым впечатлениям от переброски в Фергану и, вероятно, законченный вид приобрели позднее, соответственно, песню с большой долей уверенности можно датировать 1942 годом. Автор и сам это подтверждает в интервью 1978 года, когда на вопрос о годе создания песни: «Это 1942-й?» отвечает утвердительно: «Да».

Текст в тетради с автографами существенно отличается от более позднего варианта в авторском исполнении, а также от опубликованного в повести «Этот синий апрель». В рукописи третья («Быть беде…») и четвертая («Душу продал…») строфы переставлены местами, после них идет дополнительная стихотворная и затем прозаическая строфы:

Пусть не жить,

Пусть лютая обида

Душу выпьет

На худой конец,

Я не сдамся

За кусок завидный.

Счастье — бред

На взмыленном коне.

Стой! Не торопись. Слушай. «Цель оправдывает средства», — говорит некто, но не всякая игра окупает свечи. Китайцы говорят: прежде усмири внутри, лишь потом сопротивляйся внешнему. Прежде чем сказать — подумай… и не скажи. Большие деревья притягивают молнию. Будущее уходит от лени. Вот видишь, я прав, заговорив тебе зубы.

Заканчивается этот первоначальный вариант той же самой, что и поздний, строфой-зарисовкой, в фонограммах не встречающейся:

В окна плещут

Бойкие зарницы

И, мазнув

Мукой по облакам, Сытым задом

Медленно садится

Лунный блин

На острие штыка.

Следует признать, что в позднем авторском варианте песня выглядит более законченной и лишенной типично «импрессионистской» нарочитой неряшливости, которая всегда вызывает подозрение в том, что автор просто не сумел высказать то, что хотел. Можно поспорить о стиле (уместности «сытого зада» в ностальгическом стихотворении), но не о выразительности стиха.

В песнях 1943–1944 годов заметен рост поэтического мастерства молодого автора. Одним из первых в тетради с автографами идет стихотворение, названное «Приду!»:

Рыжим морем на зеленых скамьях

Ляжет осень, всхлипнув под ногой.

Осень вспомнит — я пришел тот самый,

Что когда-то звался «дорогой»…

Название несколько раз переделывалось и вписано позднее, другими чернилами. Стихотворение должно было стать песней и стало ей, но Анчаров впоследствии ее исполнял очень редко (Беседа, 1986):

«Слова этой песни написаны совместно с Володей Туркиным . В то время он был длинный такой солдат, такой смешной и удивительно обаятельный парень. Мы воевали с ним сначала вместе, потом отдельно…

Первый куплет в песне “Рыжим морем на зеленых скамьях…” Туркин взял из моего стихотворения. А музыка там целиком моя. Именно поэтому этот стих песней не стал. У меня такой характер: как притронется кто-нибудь к моей песне, так она уже теряет для меня интерес…»

Как видим, Анчаров вмешательства в свои стихи не терпел.

Вместе с Владимиром Туркиным Анчаровым написана еще одна песня, которую он исполнял впоследствии:

Тяжело ли, строго ли,

Только не таи,

Чьи ладони трогали

Волосы твои?

Холодно ли, жарко ли

Было вам двоим?

Чьи подошвы шаркали

Под окном твоим…

Из Интервью, 1978:

«Эта песня делалась “в куче”. Слова в ней Володи Туркина. Мелодию писал один парнишка-военный (В. Федоров — авт.). Я только докрутил, показал, где кончить. Из его же мелодии взял кусок и вставил в конец. Так все это начиналось».

Следующей песней Анчарова, написанной им на свои стихи, судя по порядку в тетради с автографами, идет песня, датированная 1943 годом и озаглавленная «Надоело!». Название тоже более позднее (вписано другими чернилами) — обычно эту песню называют по первой строке «Пыхом клубит пар…». Песня отражает сиюминутное, внезапное настроение героя, уставшего от рутины вялотекущей жизни (стихи цитируются по позднейшему авторскому исполнению):

…К черту всех мужей! —

Всухомятку жить.

Я любовником на игру

Выхожу, ножом

Расписав межи, —

Все равно мне: что пан, что труп.

Я смеюсь — ха-ха! —

Над своей судьбой,

Я плюю на свою печаль.

Эй, судьба! Еще

Разговор с тобой

Вперехлест поведу сплеча.

И прекрасная зарисовка в финале стихотворения — сразу чувствуется рука художника:

…Далеко внизу

Эха хохот смолк.

Там дымучий пучит туман.

Там цветком отцвел

Флага алый шелк:

Пароходик ушел за лиман.

Как мы видим, автор заметно добавил в поэтическом мастерстве: стих получился легкий, а бесшабашный настрой автора-героя передан просто замечательно. Это же касается и авторской мелодии, вполне соответствующей настроению стихов.

По поводу этой песни в архиве Анчарова сохранилась записка, полученная из зала во время какого-то из публичных выступлений, вероятно, в середине-конце шестидесятых годов. Слова песни в записке немного искажены:

«Анчарову Михаилу (спеть обязательно)

Миша! Спойте, пожалуйста, нашу (вашу) факультетскую песню:

“Пыхом клубит пар,

Пароход малец