Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов Страница 36
Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов читать онлайн бесплатно
Атаман (в воспоминаниях Краснов говорит о себе в третьем лице. — Авт.) ничего не имеет против того, чтобы и дальше идти по этому пути, и финансовое совещание представителей Добровольческой армии с управляющим отделом финансов Донского войска господином Корженевским и директором Ростовского отделения Государственного банка окончилось совершенно согласием. Точно так же и на почтовых марках, выпущенных Донским войском, изображен двуглавый орел, вокруг которого сделана надпись: “Единая Россия” [71].
«Всевеселое войско Донское»Конечно, для истинных любителей тыловой жизни денежная проблема определяющей не была и на фронт они не торопились, каковы бы ни были материальные трудности в тылу. Богатая и сытая тыловая жизнь развращала, попойки и кутежи стали обычным явлением в ресторанах и гостиницах Ростова-на-Дону, Новочеркасска и Екатеринодара. Вот что писал атаман Всевеликого войска Донского генерал П.Н. Краснов:
«Обе столицы Донского войска, Ростов и Новочеркасск, стали тылом Добровольческой армии. Это уже такой непреложный закон всякой армии, как бы строго дисциплинирована она ни была, что совершенно механически совершается отбор ее представителей. Все прекрасное, храброе, героическое, все военное и благородное отходит на фронт. Там совершаются подвиги, красотою которых умиленно любуется мир, там действуют чудо-богатыри Марковы, Дроздовские, Неженцевы, там красота, благородство и героизм. Но чем дальше отходишь от боевых линий к тылу, тем резче меняется картина. Все трусливое, уклоняющееся от боя, все жаждущее не подвига смертного и славы, но наживы и наружного блеска, все спекулянты собираются в тылу. Здесь люди, не видевшие раньше и сторублевого билета, ворочают миллионами рублей, и у них кружится голова от этих денег, здесь продают “добычу”, здесь постоянно вращаются герои с громадной популярностью в тылу и совершенно неизвестные на фронте. Фронт оборван, бос и наг, фронт голоден — здесь сидят люди в ловко сшитых черкесках, в цветных башлыках, во френчах и галифе, здесь пьют вино, хвастают своими подвигами, звенят золотом и говорят, говорят. Там, в передовых окопах, про политику не говорят, о будущем не думают, смерть сторожит эти думы — здесь политиканствуют и создают такую окраску и физиономию, которой армия на деле не имеет…
В Новочеркасске в Александровском саду по приказанию генерала Денисова действовало летнее гарнизонное собрание, куда могли приходить обедать офицеры с их семьями и где они могли иметь дешевую (за 2 руб. 50 коп.) и здоровую пищу. По вечерам там играл войсковой хор и пели войсковые певчие. Офицеры Добровольческой армии допускались туда на совершенно одинаковых условиях с офицерами-донцами. Добровольцы не раз устраивали там пьяные кутежи со скандалами и, наконец, пустили по адресу Войска Донского “крылатое” слово — “всевеселое войско Донское”...» [72]
И подобное можно найти практически во всех воспоминаниях белых офицеров-эмигрантов. Воспоминания человека удивительной судьбы, солдата австрийской армии, перешедшего на сторону России и одного из немногих оставшихся в живых добровольцев Первой Сербской добровольческой дивизии русской армии, сформированной из военнопленных славян, офицера Корниловского ударного полка Александра Рудольфовича Трушновича, пронизаны трагической обреченностью:
«В скором времени к привычным вестям о военных действиях все чаще стали присоединяться слухи о новом для нас понятии — о тыле. С течением времени эти слухи стали в наших разговорах преобладающими. За нашей спиной накапливался враг, бывший намного опаснее большевиков. Все, что было гнилого и негодного в царской России, собиралось в тылу под защитой храбрейших полков. На свежих могилах героев шла оргия беззакония, взяточничества и самозванства. Полки на фронте редели, орошали молодой кровью поля России, а тыл рос не по дням, а по часам, во много раз превзошел нас численно и в конце концов задавил.
Пока были только зачатки всего этого. Два офицера, таскавшие в Тихорецкой мешки с награбленными вещами, роскошно устроились в тылу. Боевые же офицеры не могли на наше нищенское жалованье содержать семью…
Вся Украина была очищена от большевиков, взят Харьков, вскоре должно было произойти соединение с армией Колчака…
По дороге на фронт я пробыл два дня в Харькове, где стояла хозяйственная часть нашего полка. Остановился в главной гостинице у знакомого офицера. Ночью на этажах шла очередная пьянка, о которой я мог судить на следующий день по состоянию комнат, почти все двери которых были открыты настежь. В полдень зашел к хозяйственному вельможе в надежде, что они уже “соизволили продрать глазки”. Но вельможа еще “изволили почивать”, а на столе я увидел счет за ночной кутеж на пять с чем-то тысяч рублей. На фронте командир роты получал двести пятьдесят рублей в месяц.
В зале гостиницы проходили скандальные вечера с цыганками. И в этой проституированной обстановке беспрерывно пьяными голосами прославлялась Москва белокаменная.
Начальник хозяйственной части продавал военную добычу. Прибыль делилась между ним, его шайкой и несколькими тыловыми офицерами из начальствующих. В частях мы давно не видели сахара, в тылу его продавали мешками. Прибыв в полк, я надеялся увидеть полковников и генералов. Но как командовали мы, молодые поручики и капитаны, батальонами и полками, так и продолжали командовать. В тылу же, куда ни глянешь, — полковники да генералы. Правда, немало было самозванцев. Были и большевицкие агенты, в чем я удостоверился уже при большевиках. Но все это было возможно лишь при царившем моральном упадке. Разницы между нашими господами тыловиками и товарищами большевиками уже почти не было. В России торжествовало злое начало…» [73]
То же самое творилось практически по всему тылу Добровольческой армии. В городах — кутежи и пьянки, стремительное разложение тыловых частей, которому практически никто не препятствовал, и постепенно проникавшее на фронт. Единственное лекарство — быстрая и беспощадная расправа с дебоширами и грабителями — применялось очень редко и неохотно, хотя действовало прекрасно. Примером этому может служить политика, проводимая Врангелем (на тот момент был командующим Кавказской Добровольческой армией) после взятия Царицына в 1919 г.: «В то время как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу армии постепенно налаживался мирный уклад жизни. В городе открылись ряд магазинов, кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и пьяные дебоши. Однако учитывая все зло, могущее явиться следствием этого, я, не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом корне. Воспользовавшись тем, что несколько офицеров во главе с астраханским есаулом учинили в городском собрании громадный дебош со стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким образом пропала часть столового серебра, я предал их всех военно-полевому суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного пьяницу и дебошира, к смертной казни через расстреляние, а остальных — к низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращенные ко мне ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц, приговор был приведен в исполнение и соответствующий мой приказ расклеен во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая пьянство и разгул сразу прекратились…» [74]
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments