Мифы и реалии Полтавской битвы - Александр Широкорад Страница 36

Ставка Петра I находилась в Лебедине, а князя Меншикова – в Хорунжевке на реке Гусе в 35 верстах от Ромен. В середине Гетманщины оставалось два отряда царских войск: один – в Миргороде, другой – в Нежине.

В конце ноября 1708 г. к Мазепе прибыли малороссийские сотники: лохвицкий, лукомский, чигирин-дубровский, пирятинский, чернукский и сенецкий. Мазепа приказал им собрать для шведов с Лубенского полка провианта – 24 тысячи волов, 40 тысяч свиней, 60 тысяч «осмачек» ржаной и 40 тысяч «осмачек» пшеничной муки. Но собрать этого было невозможно, потому что селяне разбежались, и шведы сами начали грабить.

Еще один характерный пример. Лохвицкий сотник Яков Еременко по приказанию шведского генерала Мейерфельда, стоявшего в Лохвице с четырьмя тысячами шведов, поехал для сбора запасов в Сенчи [71], но местный атаман препроводил его в Сорочинцы [72]к русскому генералу Волконскому, который отправил сотника в Лебедин в главную квартиру к царю на расправу. Большинство же сотников отвергли требования Мазепы, например, в Опошне, Груне, Котельве, и за это получили от Головкина похвалу за свою верность. Полтавский полковник остался верен царю, хотя на него и пало подозрение. Сосед его по полку ахтырский полковник Осипов, уже признанный верным человеком еще по кочубеевскому делу, писал Головкину, что полтавский полковник Левенец не хочет повиноваться царской воле, не едет в Глухов и даже приказывает молиться в церквах не за царя, а за шведского короля. Хотя Левенец и не поехал в Глухов по зову Головкина, но ему за то не было поставлено в вину, так как он сослался на необходимость находиться в Полтаве, ввиду опасности от шведов. Левенец по приказанию генерала Волконского впустил отряд царских войск в Полтаву, а вслед за тем «возбуждал универсалами свой полк служить верно царю и сам привез в Харьков заложниками своей верности свою семью, отдав своих сыновей в тамошнее училище».

Белоцерковский полковник Михайло Омельченко, несмотря на то, что Мазепа прежде ему покровительствовал, доложил царю, что на правой стороне Днепра все казаки верны законным властям и ненавидят имя Мазепы, тем более что Мазепа в этой стороне обращал казаков в мужиков и заставлял их исполнять разные «панщины».

В Чигирине, в Корсуне, в Богуславе жители захватили мазепинских агентов, приезжавших туда с возмутительными посланиями, и доставили их в Киев. Тогда в белоцерковскую крепость была доставлена казна, которую туда заранее отправил для хранения Мазепа. Личные вклады Мазепы арестовал князь Голицын в Киево-Печерском монастыре. Царь издал манифест, которым повелевал отыскивать повсюду собственность Мазепы, и всем объявлял: где найдется что-либо принадлежавшее изменнику – половина указанного обещалась указателю, «понеже изменник раздает свои пожитки единомышленникам для возмущения народа».

Селяне под воздействием универсалов гетмана Скоропадского стали составлять партизанские отряды и нападать на шведов.

21 ноября из шведского стана бежали миргородский полковник Даниил Апостол и генеральный хорунжий Иван Сулима.

21 ноября Апостол приехал в свою маетность Сорочинцы и тотчас написал Скоропадскому. Он просил ходатайствовать перед Петром о смягчении царского гнева, уверял, что был завлечен Мазепой по собственному незнанию и должен был поневоле повиноваться ему, пока не предстал случай освободиться.

Царь потребовал Апостола в Лебедин, допустил его лично к себе, принял чрезвычайно ласково, объявил ему, что за ним остаются его прежний чин и маетности, и обещал в будущем царские милости.

Апостол сообщил, что видел у Мазепы привилегию Станислава Лещинского, в которой Малороссии обещались по окончании войны все те вольности, какими славились польская корона и Великое княжество Литовское. Мазепа показывал ему и письма, полученные от великого канцлера коронного Яблоновского и Щуки, подканцлера литовского, уверяющие в том, что привилегия Станислава будет утверждена сеймом, но ни с привилегии, ни с писем Апостол не мог сделать копии. Вместе с тем Апостол сообщил, что из Бахмача Мазепа посылал к королю Станиславу какого-то Нахимовича с письмами от себя и от шведского короля, просил поспешить в Малороссию и обещал для его польского войска помещение в трех полках: Киевском, Нежинском и Переяславском.

Апостол слышал, что у неприятеля такой план: король шведский пойдет на Москву, но подлинно неизвестно, через какие города, а Станислав – на слободские полки. Наконец, что важнее всего, миргородский полковник сообщил, что Мазепа обещает предать в руки царя шведского короля со знатнейшими генералами, но просил непременно, чтобы договор с ним о его безопасности гарантировали иностранные дворы, им указанные. Головкин несколько затруднился относительно вопроса о гарантии, но Апостол сразу сказал, со слов Мазепы, что без этого условия ничего быть не может. Тогда Головкин объявил, что согласны будут и на гарантию, но все еще не показывал к этому делу полного доверия и не позволял Апостолу давать письменный ответ Мазепе.

Через несколько дней явился к Апостолу с письмами от Мазепы цирюльник, служивший у Войнаровского, и тогда Апостол написал Мазепе – впрочем, в неопределенных выражениях – о принятии его предложения.

Вскоре явился еще один перебежчик из шведского стана – охотный полковник Игнат Калаган, который принес от Мазепы повторение прежнего предложения. Тогда уже Головкин написал Мазепе, что государь изъявляет полное согласие на его предложение с тем, чтоб он постарался «добыть главнейшую особу», или, по крайней мере, других знатных особ.

Апостол был хорошо поощрен. Ему, через гетманский универсал, не только возвратили все прежние маетности, но придали еще новые, принимая во внимание ущерб, понесенный от неприятельского вторжения. И Апостол, и его товарищи, возвратившиеся из шведского стана, подписались на «выборе» гетмана Скоропадского наряду с участвовавшими при избрании.

«В какой степени давалась вера не только предложению Мазепы, но даже искренности самых тех лиц, которые словесно передавали это предложение, – мы не знаем, но политика царя, сообразно тогдашним нравам, не пренебрегала никакими случайностями, когда они являлись и могли отнять у неприятеля надежду на дальнейший успех. Предположение о примирении с Мазепою не состоялось. Понятно, что со стороны Мазепы оно никак не могло быть искренним: оно делалось человеком, способным всех и каждого обманывать и обращаться на всякую сторону, когда того требовать будут обстоятельства. Затевая сношения с царем и показывая готовность предать своего нового союзника, Мазепа, однако, не знал, как посмотрят русские на его предложение, и продолжал действовать в пользу Карла, точно так, как он прежде работал и действовал в пользу Петра, когда исподтишка вел во вред Петру сношения с Карлом.

Еще не получая никакого известия от миргородского полковника, 5 декабря Мазепа отправил роменского жителя Феська Хлюса с письмом к Станиславу Лещинскому, в котором вторично убеждал его поспешить с войском для взаимного действия оружием против “Москвы”, которая своими грамотами возбуждает простой народ в Украине. Но посланец Мазепы был задержан в Лисянке и препровожден в Киев. Там у него изъяли собственноручное письмо Мазепы с его печатью и отправили к Петру, а Петр приказал передать его Скоропадскому, для того чтоб обнародовать в переводе, в обличение лживости Мазепы, который уверял соотечественников, будто отступил от царя затем, чтобы малороссийский край был независим и не находился ни под царскою, ни под польскою властью, на самом же деле в своем письме обличает себя, именуя себя подданным Лещинского, а Украину называет его наследием и тем показывает, что у него было намерение предать малороссийский народ под польское иго. Кроме того, был схвачен в селе Корейце, близ Глухова, посланный Мазепою козак Грицько Пархоменко. Он показал, что послан Мазепою с письмами к черниговскому архиепископу и к князю Четвертинскому и отдал им эти письма. Когда его подвергли пытке, то он сознался, что ходил волновать народ, а писем никаких с ним не было, только Мазепа приказал ему разглашать о таких письмах, чтобы лиц, не сочувствующих его замыслам, привести в подозрение и немилость у государя. И это событие, вместе с известием о перехваченном письме Мазепы к Станиславу, царь огласил в своем манифесте, чтобы внушить в народе омерзение к злобе и коварству бывшего гетмана» [73].