Моцарт - Марсель Брион Страница 36

К сожалению, две сотни флоринов от директора музыки двора по-прежнему оставались несбыточной мечтой. Шли дни, а Вольфганг слышал лишь любезные обещания, к тому же довольно уклончивые. Вольфганг отправился к графу» который, к несчастью, оказался на охоте, да и в последующие дни этот благородный человек оставался неуловим. Наконец, совершенно случайно, встреча все же состоялась; «Входя в дом, я в дверях встретил выходившую актрису г-жу Ниесер. — Вы, разумеется, хотите видеть графа? — спросила она. — Да. — Он, кажется, все еще у себя в саду! И один Бог знает, когда вернется оттуда!» Я спросил у нее, где находится этот сад. «Хорошо, — отвечала она, — мне тоже нужно с ним поговорить! Пойдемте вместе». Так Моцарт получил долгожданную аудиенцию. На его замечание о том, что в Мюнхене нет серьезного композитора, граф ответил, что это ему хорошо известно, но когда Моцарт заговорил о том, что он охотно стал бы этим композитором, тот ограничило» лишь советом попросить аудиенции у курфюрста.

Однако курфюрст, похоже, не был к этому расположен. Граф Цайль, у которого Моцарт поинтересовался судьбой своей просьбы, ничем не смог его порадовать: «Я думаю, что мы не слишком в этом преуспеем. В Нимфенбурге я за обедом поговорил об этом наедине с курфюрстом, и тот сказал: «Теперь еще слишком рано. Пусть он едет дальше, пусть побывает в Италии, станет известен. Я ему не отказываю, но пока еще слишком рано». Ответ был многозначительным, так как показывал, что в то время немецких музыкантов ценили только после признания их в Италии. Итальянцы занимали почти все места композиторов, музыкантов, певцов, капельмейстеров.

Это подтверждают и советы баварского курфюрста: если в Мюнхене и не игнорировали успехи Моцарта за время его трех поездок на Апеннинский полуостров, то считали, что успехи эти немногого стоили, поскольку тогда он был просто «вундеркиндом». Прежде чем взять Моцарта к себе на службу, баварцы хотели знать, как Италия оценит этого молодого человека теперь. На самом деле двор был расположен к тому, чтобы удержать его, но хотел, чтобы это было не слишком дорого.

Друзья торопили Моцарта поговорить с самим монархом, а не через его подчиненных, среди которых могли быть люди, мало расположенные к Вольфгангу. У «эрцгерцога Альберта» связей при дворе не было. Графы Цайль и Со явно не хотели докучать Его Высочеству; к счастью, попытки виолончелиста Вошитки организовать этот разговор оказались успешными. О том, как это произошло, Моцарт так сообщал отцу:

«Сегодня, 30-го, в девять часов, я отправился ко двору, как было условлено с г-ном Вошиткой. Там все были одеты в охотничьи костюмы. Камергером был барон Керн. Я должен был прийти сюда вчера вечером, но не мог обидеть тем самым Вошитку, который сам вызвался устроить мне разговор с курфюрстом. В десять часов он отвел меня в небольшой кабинет, через который должна была пройти Ее Высочество супруга курфюрста, отправляясь на церковную службу перед охотой. Прошел граф Со, очень по-дружески меня приветствоваший: «Поздравляю вас, мой дражайший Моцарт!» Когда ко мне приблизился курфюрст, я сказал ему: «Соблаговолите, Ваше Высочество, позволить смиренно припасть к Вашим стопам и предложить Вам свои услуги. — Так, значит, вы навсегда покинули Зальцбург? — Да, Ваше Высочество, навсегда. — Почему же? Вы не нашли общего языка с архиепископом? — Помилуйте, Ваше Высочество, я просто попросился уехать в эту поездку Он отказал мне, и это вынудило меня пойти на такой решительный шаг. Но я уже давно намеревался уехать. Зальцбург для меня не место, нет, конечно, нет! — Боже, какой молодой человек! А ваш отец еще в Зальцбурге? — Да, Ваше Высочество, он тоже смиренно припадает к вашим стопам. Я уже трижды ездил в Италию, написал три оперы, я член Болонской Академии и прошел испытание, над которым многие маэстро трудились в поте лица по четыре-пять часов и с которым я справился за час. Это подтверждает, что я в состоянии служить при любом дворе. Мое единственное желание — служить Вашему Высочеству, которое само является крупным… — Да, дитя мое, но сейчас нет вакансии! Мне очень жаль… Если бы только была вакансия… — Уверяю вас, Ваша Светлость, что я сделаю честь Мюнхену. — Да, но все это ничего не меняет… нет вакансии…»

Было невозможно вытянуть из князя что-то другое, кроме этих слов, которые означали окончательный отказ. Как невозможно было и еще раз увидеть Его Высочество: двор собирался покинуть Мюнхен 3 октября и вернуться только в конце месяца. Таким образом, было бесполезно задерживаться в городе, здесь уже явно нечего было ожидать, кроме удовольствия послушать пение хорошенькой маленькой Кайзер, которой искренне восхищался Моцарт. Он признавался в том, что эта юная певица исторгла «не одну слезу из моих глаз»; возможно, в его сердце пробудилось к ней и более нежное чувство. Он горячо рекомендовал ее и умолял своего отца пригласить ее в Зальцбург. Чтобы быть совсем точными, добавим, что, когда Леопольд услышит очаровательную крошку, он выразит сыну удивление по поводу того, что тот так увлекся вполне заурядной, как он ее назвал, актрисой. Правда, у отца и не было никаких причин очаровываться ею.

И если во время пребывания в Мюнхене юная певица, казалось, играла некоторую роль в чувственной жизни Вольфганга, то главное место в нем со времени приезда нашего музыканта в Аугсбург заняла совсем другая прелестница: некое своеобразное создание, племянница Леопольда Мария Текла Моцарт. Она была ребенком во время предыдущего пребывания Моцарта в этом городе. Какие чувства испытывал он к своей кузине Бесль в том 1777-м и в последовавшие годы?

Непохоже, чтобы он любил страстной любовью эту забавную крошку, некрасивую, но свежую, умную, лукавую, которая не лезла за словом в карман в том комедийном дуэте, которым была их переписка. Кузина — довольно развязная девушка, обожавшая шутить с этим уже ставшим знаменитым кузеном, — с готовностью откликалась на, возможно, несколько рискованные развлечения; во всяком случае, «письма к Бесль» позволяют догадываться о том, что они не всегда были невинными. Известный штамп, представляющий Вольфганга неким эфирным созданием, не чувствовавшим земли под ногами, которого без конца баюкает некая сверхъестественная сила, не учитывает реальных сторон жизни юного маэстро, которые нельзя упускать из виду потому, что они превосходно дополняют его личность как человека и артиста. Моцарт был чувственно влюблен в Марию Теклу, как он влюблялся во всех женщин, которые волновали его воображение, — в Алоизию, Констанцу; похоже на то, что присутствие рядом с ним женщины было более необходимо для его чувств, нежели для сердца и ума. Очень чувствительный к красоте, обаянию, изяществу, он всегда будет влюбляться в женщин, даже довольно посредственных в чисто человеческом, интеллектуальном, духовном смысле. Он не идеализировал женщину, как это часто будут делать романтики; в этом смысле он скорее был человеком эпохи рококо, разумеется, не развратником, но любителем красивого тела, мужчиной, нуждавшемся в плотском единении. Естественно, он привычно уповал на тотальное слияние души и интеллекта, но за отсутствием этого вполне довольствовался той простой сексуальной интимностью, которая станет основой его союза с Констанцей.

С Бесль он погружался в атмосферу отношений двух детей, вероятно, оживляемую довольно пикантным эротизмом. Письма, которыми они обменивались, не были письмами о любви, но лишь откровениями партнеров по наслаждению. Мария Текла разрешала вольности, от которых сама, по-видимому, получала большое наслаждение. Она не драматизировала свою любовь к кузену, как это делала «дочь булочника» из Зальцбурга: раздосадованная тем, что ее оставил Вольфганг, та решила уйти в монастырь. Леопольда беспокоил ветреный характер сына; он осторожно давал ему советы, предвидя, что тот однажды окажется жертвой «амурных» забав. На отцовские упреки музыкант отвечал с шутовским поклоном, что если бы был обязан жениться на всех девушках, с которыми «шалил», их было бы у него на руках больше двух сотен.