На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов Страница 36

В начале сентября эшелон прибыл на станцию Мичуринск, где стал разгружаться. Мы сняли крепления с пушек и тягачей, и вот уже наша техника на земле. Подана команда построиться в колонну. Батарея за батареей продвигались мы на окраину города, любуясь здешними яблоневыми садами. Как раз шла уборка яблок. Никто не знал, сколько мы пробудем в этом красивом русском городе.

Я устроился в небольшом домике, владельцем которого была миловидная хозяйка, согласившаяся готовить пищу на всю нашу офицерскую братию.

После обеда все офицеры разбрелись по своим квартирам, а я решил вздремнуть, как говорил наш дивизионный старшина Ярмощук, если не шестьсот минут, то хотя бы девяносто. Не успел уснуть, как появился вестовой: Вересов собирает всех офицеров. Когда все офицеры собрались, командир дивизиона объявил приказ: батареям построиться в колонну и следовать на станцию! Снова погрузка. Ох уж эта фронтовая неизвестность!

Вечером эшелон, стуча колесами, двинулся на север. Проехали знакомую Тулу, затем Серпухов, простояли около суток на окружной дороге у Москвы и снова в путь. Каждый задавал себе вопрос: куда?

Когда мы стояли в Ясной Поляне, Катуков находился в Москве на приеме у Сталина. Решался непростой вопрос — создание 3-го механизированного корпуса, который предполагалось бросить на Калининский фронт, где складывалась не совсем ясная обстановка.

Механизированный корпус по огневой мощи превосходил танковый в несколько раз. Кроме двух танковых бригад, в него теперь были включены 3 мотострелковые бригады и другие части.

Наша 1-я мотострелковая бригада по-прежнему оставалась под властной рукой генерала Катукова, но именовалась уже не мотострелковой, а механизированной. По штату, кроме артиллерийских и стрелковых частей, в нее вошел танковый полк (35 машин).

Артиллерийский дивизион разместился не в самом Калинине, а в 15 километрах от него, недалеко от деревни Эммаус. Рядом Волга!

Когда мы двигались в район сосредоточения, невольно бросались в глаза калининские леса, высокие, стройные, тянувшиеся иногда на десятки километров. Местность здесь была почти на каждом шагу болотистая, с многочисленными речками и ручейками. Мне почему-то казалось, что именно в таких дремучих лесах должны жить сказочные герои Пушкина. Воздух был пропитан туманной влагой и испарениями, постоянно поднимающимися из многочисленных болот. Как тут использовать тяжелую технику, представить себе трудно. Проехать на телеге по лесным дорогам — проблема, а уж пройти танку или ЗИСу с прицепной пушкой — почти невозможно.

Проблема дорожного движения в калининских лесах стала головной болью всех командиров и командира корпуса Катукова, ходившего со своими танками по украинским лесам, приволжским и донским степям, по Подмосковью. Но и он, известный вояка, по прибытии на Калининский фронт оказался в труднейшей ситуации. В своих воспоминаниях он писал: «В район сосредоточения мы выступили глубокой осенью. Шли ночами через калининские леса и болота. Бездорожье, грязь. Двигались по гатям — настилам из жердей, бревен и хвороста. На многие десятки километров протянулись жердевые дороги. Сойти с них и не думай: шаг-другой в сторону — и увязнешь в болотистой топи. Нужно ли говорить, что скорость нашего движения в те ночи не превышала пешеходную. Днем укрывались в лесных массивах, иначе узенькие, в ниточку, гати могли бы стать большим кладбищем для наших войск. Фашистская авиация по-прежнему господствовала в воздухе. «Костыли» с восхода до захода солнца маячили в небе, «мессеры» с ревом проносились над частями, контролируя подходы к фронту».

В районе размещения все части корпуса привлекли к строительству новых дорог — «жердянок» и гатей, иначе не подвезти ни горючее, ни продовольствие, не протащить и технику.

Мужика греет не шуба, а топор. Сколько же порубили деревьев мои батарейцы, чтобы сделать «жердянку», ведущую к небольшой площадке, на которой нам отведено было место для временного пребывания, не счесть! Работали все — солдаты и офицеры, как на корабле во время «аврала». Комбриг Мельников, побывавший в дивизионе, остался доволен нашей работой.

Приезжал к нам с проверкой и главный артиллерийский начальник корпуса полковник И. Ф. Фролов. С Иваном Федоровичем на фронте приходилось встречаться довольно часто. После строительства дорог и обустройства землянок для личного состава я сразу же приступил к занятиям по боевой подготовке. Неожиданно на батарее появился Фролов. Вересов почему-то всегда направлял проверяющих на мою батарею, словно она числилась у него в образцово-показательных. Как полагается, я отрапортовал: «Товарищ полковник, батарея проводит занятия по огневой подготовке. Тема: «Ведение огня с закрытых позиций!»

Скомандовав «Вольно!», полковник внимательно посмотрел на меня, пожал руку, затем задал несколько вопросов по работе с буссолью и наведению орудий на цель. Мои ответы, видимо, ему понравились, и он приказал собрать личный состав батареи. Разговор касался нашего быта: как устроились на новом месте, что пишут родные, как с питанием. Солдаты пожаловались на то, что хлеба выдают маловато, надо бы увеличить норму. Полковник согласился, что со снабжением в армии не все пока благополучно, но норму хлеба пообещал увеличить на период военных действий. И тут же поучительным тоном начал рассказывать, что лично он свой хлеб съедает не сразу, а делит на три части, так что его хватает на завтрак, обед и ужин. Батарейцы улыбались, считая, что полковник шутит, но он говорил вполне серьезно, я бы сказал, менторским тоном. Вот так я и познакомился с высоким корпусным начальством.

Отношения с Иваном Федоровичем Фроловым у меня сложились нормальные, но в один из приездов он все же прищучил меня и хотел наказать за неуставной вид. Прибыв на Калининский фронт, я совсем обносился, сапоги пропускали воду, как решето. Чтобы не схватить простуду, попросил старшину батареи обеспечить меня обувью. Сапог в его хозяйстве не оказалось, и он принес мне солдатские ботинки с обмотками времен 30-х годов. Если кто-то знает: обмотки были до девяти метров длиной — пока намотаешь на ноги, напаришься. Но оказалось, что они прекрасно хранят тепло и не пропускают воду. Я был вполне доволен, а вот прибывший на батарею Фролов устроил мне разнос. Пришлось объясняться. Вечером у меня появились новые яловые сапоги: начальство проявило заботу о командире батареи.

Более обстоятельно с Иваном Фроловым я познакомился позже, когда он щеголял уже в генеральской форме. А на Калининском фронте он ходил в коричневом кожаном пальто с расстегнутым воротом. К этому времени у него уже было много наград, в том числе и какой-то китайский орден, которым его наградили в Поднебесной, когда он был военным советником в период национально-освободительной борьбы и революции в 1924–1927 годах при Чан Кайши. Было ему в 1942 году лет сорок. Высокий, худощавый, лицо продолговатое, живые, смеющиеся глаза, чуть вздернутый нос. Офицер грамотный, умный, пробивной, свое дело знал основательно, артиллеристов в обиду не давал, хороших офицеров замечал, продвигал по службе. Катуков его ценил. Но была у Фролова одна слабость — любил барахло, трофеи, таскал с собой коллекцию оружия и другие совершенно ненужные на фронте безделушки.