Аттила - Эрик Дешодт Страница 36

Невероятным усилием он пробился через армориканцев и устремился на восток, в направлении к Ревиньи, чтобы вырваться на простор, разметав растерявшихся вестготов обоих Теодорихов. Неукротимый Торисмунд увлек своих людей в погоню, за ним шел Аэций, который уже не знал, что ему делать, и держал свои легионы в бездействии, в то время как Аттила уходил всё дальше.

Он направлялся к заграждению из повозок, устроенному в долине Орнена под усиленной охраной; за ним по пятам следовал Торисмунд. Часть воинов Аттилы прошла сквозь заграждение, остальные разделились на два рукава, охватившие его с обеих сторон. Торисмунд ринулся в загон, думая лишь о том, чтобы ударить по гуннам. В мгновение ока в него вонзились стрелы и дротики, превратив в колючий клубок. Его подхватили свои, поддерживая на коне с боков; теперь нужно было выбираться из ловушки. Окруженные гуннами, силы вестготов таяли, как снег на солнце, а Торисмунд умирал.

Но на подходе были бургунды и франки. Аттиле не улыбалось сражаться на два фронта. Он приказал выпустить вестготов из окружения. Гунны расступились, вестготы устремились в просвет и умчались, унося умирающего вождя. Они не ушли далеко.

Аттила бросил на них два отряда, стоявшие по бокам от повозок, которые уже несколько часов томились от бездействия и только того и ждали. Снова сражаться или умереть — у вестготов Торисмунда не было другого выбора. Прибытие франков и бургундов поддержало их морально.

Они вместе пошли против бушующего потока свежих сил гуннов и остготов. Остготы и вестготы извечно друг друга ненавидели, и люди Валамира с радостью в сердце расправились с остатками вестготов. Торисмунд был еще жив, его переправили в Шалон.

Аэций преодолел минутную слабость. Теперь ему противостояли гепиды, акациры и гелоны под командованием Берика. Вооруженные огромными косами гелоны подрезали ноги римским лошадям, но всадники прогнали их своими копьями. Так в тысячный раз было доказано превосходство в рукопашной колющих ударов над рубящими, требующими больше времени и пространства: в схватке негде было размахнуться, да и замах, усиливая удар, при этом открывал того, кто его наносил, делая мишенью для наконечника копья его противника.

Бились уже несколько часов. Шесть, восемь, десять, больше? Точно неизвестно. По сравнению со своими хилыми потомками из XXI века люди той поры конечно же отличались невообразимой выносливостью: стальные мускулы, легкие кузнеца, железные мозги… Кроме того, для всех, включая наемников, война была высшим развлечением, вратами славы и рая.

«Все люди стремятся к счастью — из этого правила нет исключений, — писал Блез Паскаль в XVII веке. — А что один идет на войну, другой не идет — это зависит от одного и того же стремления, которое присуще им обоим, но сопровождается различными взглядами на счастье». Так вот, все, кто копошился в тот июльский день на Каталаунских полях, находили свое счастье в войне. Это было в духе времени.

Но у человеческих сил существует предел, тем более что способ питания сражавшихся, отстоявший далеко от современных диетических норм (гунны ели только мясо, сырое или жареное, и пили, надуваясь, как бочки), не позволял им найти в себе внутренние резервы.

Как бы то ни было, они уже несколько часов яростно избивали друг друга, поэтому они устали, копья уже не так проворно устремлялись в грудь врага, палицы медленнее обрушивались на черепа, мечи разили не так уверенно. И так с обеих сторон. И побоище прекратилось.

Аттила, его гунны и остготы начали потихоньку отступать. Это движение, поначалу почти незаметное, стало явным, потому что их противники поступали точно так же: франки, бургунды, уцелевшие вестготы тоже делали шаг вперед и два шага назад. Ничейная полоса, покрытая трупами представителей всех народов Европы, Азии и даже некоторых африканцев (в рядах римлян), вскоре разделила противников, с трудом переводивших дыхание и утиравших лоб от пота, смешанного с кровью.

Расстояние между двумя массами увеличивалось медленно, сдерживаемое ранеными, которые еще держались на ногах, опираясь на ненадежную помощь. Когда рассеялись последние сомнения по поводу того, что на сегодня всё кончено, жуткий вопль вознесся к небу со стороны вестготов. Они оплакивали короля Теодориха, старейшего из шестисот тысяч людей, сражавшихся в тот день. Старик Теодорих погиб, убитый во время атаки на левый фланг гуннов, в самом начале сражения. Свои нашли его под кучей тел воинов, которые погибли, защищая его.

Аттиле сообщили об этом, и он вспомнил: вот чем было вызвано замешательство среди вестготов, когда он ринулся к заграждению из повозок. Теодорих был очень стар, но всё равно его смерть — большая удача, тем более что его кипучий сын Торисмунд тоже, наверное, скоро испустит дух.

А что Аэций? — спросил он. Увы, Аэций жив-здоров. И даже разогнал акациров и гепидов.

Сто шестьдесят тысяч человек были убиты и ранены, большинство раненых скончались бы в ближайшие дни: в те времена медицина находилась в зачаточном состоянии, а среди гуннов был распространен обычай кончать с собой, если раны слишком серьезные. Погибли также десятки тысяч лошадей. Река Об была красна от крови. Жесточайшие сражения наполеоновской империи никогда не сравнятся с этим результатом, несмотря на изобретение пороха и развитие вооружений среди гораздо более многочисленного населения. Только пулемет однажды сдвинет с пьедестала холодное оружие.

До сих пор неизвестно, каким было соотношение потерь. Сколько гуннов, сколько римлян, сколько галлов, галло-римлян, остготов, вестготов, гепидов, гелонов, герулов и аланов…

Сражение на Каталаунских полях стало самым крупным на Западе с древнейших времен до Первой мировой войны. По сравнению с ним битва при Лейпциге в 1813 году, которую немцы до сих пор называют Битвой народов, была лишь большой стычкой. Ее исход стал спасением для Западной Европы — но не для Римской империи, которая империей-то уже давно была чисто номинально. Этого оказалось достаточно, чтобы поразить воображение и вдохновить летописцев, большинство из которых приводили гораздо более страшные цифры сражавшихся и погибших.

Расчищать поле битвы выпало будущему святому Jly. Епископ Труа взялся за дело, как только ушли различные орды, уничтожавшие друг друга между Сеной и Обом, скалами Шампани и лесом От в отрогах Аргонна. Ибо главное столкновение между Аттилой и Аэцием сопровождалось множеством боев местного значения, сеявших смерть на огромной территории. В квадрате со стороной в 100 километров рыскали наудачу соперничающие банды, которые не знали друг о друге совершенно ничего, кроме того, что, сойдясь лицом к лицу, надо драться. Чему они и предавались от всей души.

Прежде чем уйти, поредевшие армии наспех собрали трупы в кучу и засыпали их землей, образовав высокие курганы. Но слой земли поверх разлагавшихся тел был слишком тонким и не обеспечивал непроницаемости могил. Дикие звери запросто могли бы до них докопаться, а гниение, усиленное жарой, способствовало бы распространению эпидемий. После избиений, которыми сопровождалось продвижение Аттилы, и «божьего суда» на Каталаунских полях Шампани, конечно, только этого и не хватало.