Евреи в русской армии. 1827 - 1914 - Йоханан Петровский-Штерн Страница 36

В январе 1854 г., сопроводив свой труд пространным письмом и рекомендациями полковника Десимона, Ремезов отправил свой опус в Синод. Обер-прокурор Синода ознакомился с трудом Ремезова, собрал для его обсуждения конференцию Санкт-Петербургской Духовной академии и в своем ответе военному министру не счел полезным рекомендовать его для чтения еврейским кантонистам. В качестве аргументов обер-прокурор Синода назвал уже упомянутые статьи, но главным назвал отсутствие у Ремезова тех самых трех единств — убедительности, ясности и доступности, — о которых говорил автор. Под таким академическим предлогом Синод отказался от варварского способа убеждения кантонистов из евреев, хотя этот способ, особенно при поддержке непосредственного кантонистского начальства, мог бы дать и, как мы увидим в дальнейшем, давал свои результаты.

В батальонах военных кантонистов проявились два свойства еврейской призывной группы. Еврейские дети, как и двадцатилетние евреи-рекруты, показали низкую, ниже среднего уровня готовность к несению службы и сравнительно высокую, выше среднего уровня степень овладения навыками военной учебы. При поступлении в батальоны еврейские дети по большей части отличались в худшую сторону от своих будущих сослуживцев — солдатских детей. Такие же низкие показатели готовности к военному быту были только у кантонистов — мальчиков Царства Польского. Наоборот, при окончании срока обучения в батальонах кантонисты из евреев по основным своим параметрам в целом совпадали с основной массой выпускников-кантонистов, а по некоторым даже превосходили их. Сравнение характеристик еврейских рекрутов при поступлении в батальоны и при выпуске в армию дает поразительную картину как адаптационных способностей евреев, так и их умения сохранять признаки этнической самоидентификации.

Среди еврейских детей, поступивших в батальоны кантонистов, нередки были случаи массовых заболеваний. Рассмотрим данные 95-го набора 1831–1832 гг. Из ста еврейских детей, попавших в Витебский батальон, более семидесяти человек оказались больны. Парша и чесотка были обнаружены у шестидесяти пяти человек, у одного — эпилепсия, «золотушность», у четырех — бельма на глазу. После переосвидетельствования двадцать три человека, т. е. 23 % новобранцев, оказались здоровы. В Смоленский батальон в том же году поступило 103 кантониста из Могилевской губернии. Из них пятьдесят четыре оказались больны, причем по крайней мере у семнадцати обнаружили паршу, а у тридцати четырех — чесотку. Из 133 человек, поступивших в Ярославские батальоны из Волынской губернии, у двадцати была парша, у пятидесяти четырех — чесотка. Из ста пятидесяти шести поступивших в Псковский батальон по набору из Белостокской и Гродненской губерний здоровыми оказались всего тринадцать человек. У остальных болезни распределялись таким образом: лишай — у одиннадцати детей из Белостока и шести из Гродно, легкая форма чесотки, соответственно, у девятнадцати и шести, сильная чесотка — у сорока трех и девятнадцати, слабая парша — у одного и пяти, сильная — у девятнадцати и трех, чесотка — у четырех и двух, венерическая чесотка — у двух из Белостока. Кроме того, один новобранец был признан комиссией слабоумным, поскольку он «не отвечал на вопросы присутствия». По тому же набору в Смоленский батальон попало пятьдесят три рекрута, из них четыре с паршой, пятнадцать с чесоткой. Если предположить, что критерии при осмотре кантонистов, прибывших на службу, более или менее совпадали, оказывается, что в юго-западных (украинских) губерниях ситуация обстояла лучше, чем в Литве и Польше. Из семидесяти шести человек, поступивших в нижегородские кантонисты по набору из Подольской губернии, только трое были отправлены в больницу. Из тридцати восьми поступивших в Воронежский батальон из Киевской губернии всего один оказался больным. В большинстве своем, по показаниям партионных офицеров, дети заболевали в пути, хотя сами кантонисты при опросах говорили, что были больны еще до призыва. Дети, вероятно, полагали, что если они докажут, что были больны до призыва, то их комиссуют по болезни, которую по недосмотру пропустила рекрутская комиссия. В то же время партионные офицеры хотели снять с себя вину за прием заведомо негодных рекрутов, и поэтому небезосновательно валили вину на антисанитарные условия дорожного быта.

Батальонное начальство ужасалось медицинскому состоянию новобранцев-евреев и жаловалось в Департамент, но в течение десяти лет после начала призыва евреев никаких мер к исправлению ситуации не принималось. В 1835 г. в Витебский батальон прибыла группа еврейских детей, набранная в Витебской и Могилевской губерниях. Командир батальона полковник Колтовский направил в Департамент жалобу, что из прибывших 198 еврейских детей всего 9 здоровых, остальные 187 больны чесоткой, паршой и коростой, а также отличаются многочисленными физическими недостатками. При учиненном полковником разборе дела все опрошенные кантонисты показали, что упоминали в рекрутском присутствии о своих болезнях и недостатках, но комиссия освидетельствовала их как годных к службе. Среди тех, кто в 1839 г. попал в Витебский батальон, воспалением легких болели 49 человек, чесоткой — 49, горячкой — 9, различного рода лихорадками — 54, венерическими болезнями — 3, язвами — 8, паршой — 18, 30 человек жаловались на грыжу, 30 отличались физической слабостью, трое имели золотушный вид. Поскольку по свидетельству рекрутской комиссии кантонисты не заявляли в рекрутских присутствиях о болезнях, их не возвращали домой, а оставляли в батальонах. Среди незначительного числа комиссованных евреев было столько же, сколько христиан. Только спустя десять лет, в 1840 г., многолетние жалобы военачальников в Департамент на низкий уровень требований, предъявляемых рекрутскими присутствиями к призывникам, привели к тому, что Департамент, наконец, предложил осматривать партию новоприбывших вместе с медицинским чиновником, а также заявлять о неспособных к службе в самих рекрутских присутствиях.

Низкий уровень медицинского контроля характеризовал не только еврейских детей. Рапорты и отчеты по всему заведению военных кантонистов изобилуют жалобами на дурное санитарно-медицинское состояние батальонов. Инспектор Симбирского батальона докладывал: «одежда на кантонистах очень хороша, фронтовое учение порядочно, хозяйственная часть весьма хороша, кровати и матрасы имеют вид отличный», и тем не менее «число больных кантонистов значительно». Основная причина заболеваний кантонистов — антисанитарные условия их быта по дороге в батальоны. Командир 2-го учебного карабинерного полка писал Клейнмихелю 19 мая 1831 г.: из 207, поступивших в полк, 121 одержим сильной чесоткой, у 23 застарелая парша на голове, трое больны воспалением глаз, у одного кантониста — язва на мошонке и еще у одного — горячка. Иными словами, 73 % поступивших страдали заболеваниями, которые по реестру болезней считались достаточными причинами для «возвращения в естественное состояние», т. е. для увольнения из армии. Однако никто из них не был возвращен домой. В 1831 г. в лазарет Санкт-Петербурга было доставлено восемь кантонистов с чесоткой, которую, как оказалось, они получили от хозяев постойных квартир. По этому поводу поступило распоряжение не размещать кантонистов в таких домах, однако оно так и осталось на бумаге, поскольку инспекцией постойных квартир никто не занимался.