Римская диктатура последнего века Республики - Нина Чеканова Страница 36

На фоне развития этих процессов во II—I вв. заметной чертой общественного поведения стала противозаконная (аморальная) с точки зрения общинной морали и этики деятельность. Мы уже говорили о проявлениях аморализма как показателе развивавшегося в римской общине процесса индивидуализации личности и нарушения и забвения mos maiorum. Дополним, что римские моралисты считали аморальным не только порочное поведение, но и нежелание этому противостоять. Опасность этой тенденции состояла в том, что при попустительстве сената и опоре на низменные интересы толпы политически активная личность, даже негативно окрашенная в общественном мнении, добивалась личной выгоды и удовлетворения личных интересов чаще всего в ущерб интересам государственным. Особенно заметной эта тенденция стала в I в. в деятельности Мария, Сатурнина и Главции, Сульпиция Руфа, Суллы, Катилины, Клодия и др.

Другим проявлением аморализма стало негативное отношение к соотечественникам. Впервые наиболее ярко эта тенденция обнаружилась в событиях 133—121 гг., когда политические противники использовали друг против друга не только политические средства борьбы, но и силовое давление. Симптоматично поведение консула Луция Опимия, который требовал от сената абсолютных полномочий для подавления смуты в Риме. Сенат пошел на беспрецедентный поступок, впервые в мирное время провозгласив: «Да позаботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!», т. е. объявив о введении чрезвычайного положения и предоставив консулу право применять к гражданам любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда (Liv. Per., 61; Plut. G. Gr., 14). Известно также, что Сципион Эмилиан, Ливии Друз Младший были убиты при неизвестных обстоятельствах (см.: Liv. Per., 59; 71). В I в. негативное отношение к политическим противникам приобрело широкомасштабный террористический характер. Обоснованный интересами государства, террор стал государственной политикой. Цинна и Марий в 87 г. убили многих знатнейших представителей сената (Liv. Per., 80; см.: Plut. Mar., 41—44; Sert., 4—5; Pomp., 3). Претор Луций Дамасипп по приказу Гая Мария Младшего в 82 г. созвал сенат и, по словам Ливия, «уничтожил почти всю римскую знать» (Liv. Per., 82). Невиданный размах приобрели проскрипции Суллы (Liv. Per., 88; Plut. Sulla, 3133) и II триумвирата (Liv. Per., 120; Plut. Ant., 1720; Cic, 45—48; Brut., 27).

Изменился до некоторой степени и стиль жизни римской женщины. По мнению большинства исследователей, женщина играла пассивную роль в римском обществе и как личность она не была выделена внутри семейной и гентильной группы. Подобный взгляд на общественное положение римской женщины имеет свои основания. Безусловно, она не обладала политической правоспособностью. Находясь под опекой мужчины, женщина не была полноправным субъектом римского права. Ius suffragii и ius hono-rum были ей недоступны. Ее уделом были дом и воспитание детей. Однако роль женщины как организатора домашнего хозяйства, морального наставника детей, хранительницы семейных отношений вознаграждалась признательностью и уважительным отношением римского общества. Участие в публичных священнодействиях приобщало ее (отчасти) к интересам римской гражданской общины. Можно согласиться с И. Л. Маяк, что римские матроны обладали пусть усеченным, не оформленным юридически, гражданским статусом.

Постепенно, по всей видимости, менялись представления римской общественности об образцовом поведении женщины и ее роли в семье и обществе. В публицистике и римской историографии распространилось мнение, что женщина должна быть не только хозяйкой дома и добродетельной матерью, но и верной спутницей мужчины. Эти представления оформились на основе новых реалий повседневной семейной жизни. С III в. распространенной стала практика совместного участия супругов в домашних трапезах и совместное посещение гостей. Для женщин-аристократок стало престижным получить хорошее «высшее» образование. Так, например, мать народных трибунов Гракхов, а также дочь консула Лелия учились у известных греческих риторов; Корнелия, жена Гнея Помпея, разбиралась в музыке и геометрии, имела возможность на равных общаться с философами (Plut. Pomp., 55); а Сем-прония, мать Децима Брута, знала греческую и латинскую литературу (Sail. Cat., 25, 2).

О пожизненном пребывании женщины под властью отца, опекуна, мужа до некоторой степени забывается. Замужняя женщина в частной жизни стала пользоваться фактически такой же свободой, как и ее муж. Она могла развестись, когда захочет. Она самостоятельно распоряжалась своим имуществом. В источниках неоднократно упоминаются законы о налогообложении богатых женщин (Арр. В. С, IV, 32; Val. Max. IX, 3, 3). Римские женщины не прямо, но косвенно оказываются втянутыми в общественные дела. Так, в деле раскрытия вакханалий консулу помогла его теща, обходительная и тактичная Сульпиция (Liv., XXXIX, 11—14). Буса, «славная родом и богатством» гражданка Канузия (город в Апулии), организовала помощь воинам, спасшимся после Канн (Liv., XXII, 52, 7). Ее вмешательство определяло исход политической борьбы. Гай Гракх не преследовал Марка Октавия по просьбе своей матери Корнелии (Plut. G. Gr., 4). Семпрония, отравившая, по слухам, своего мужа Сципиона Эмилиана, пыталась таким образом поддержать радикальную реформаторскую деятельность своего брата Гая Гракха (Liv. Per., 59). Метелла, жена Суллы, просила у него разрешения вернуть в Рим изгнанных сторонников Мария (Plut. Sulla, 6). Фульвия, знатная римлянка, раскрыла Цицерону планы заговорщиков катилинариев (Plut. Cic, 16). На совещании, которое устроили Брут и Кассий, где решалась судьба государства, присутствовали мать и жена Брута и жена Кассия (Cic. Ad Att., XV, 11). Примеры можно было бы умножить. Но жизнь, вероятно, была еще богаче и многограннее, чем это представлено в античной традиции.

Авторитет римских матрон в семейной жизни, участие их в общественном культе, вмешательство (правда, на частном, семейно-бытовом уровне) в политическую жизнь Рима — все это позволяет признать наличие у них закрепленного гражданского статуса и одновременно выявляет такую особенность римской familia (и civitas в целом), как ее постепенно усиливавшаяся открытость, которая, с одной стороны, помогала Риму преодолевать основные социальные противоречия, с другой — порождала новые проблемы в римской семье, обществе, государстве.

Судить о том, насколько характерным для широких слоев римского общества стало отступление от исходных полисных морально-этических начал, позволяет римская литературная традиция. Нам представляется вовсе не случайным тот факт, что во II в. популярным в Риме стал жанр сатиры. Одним из первых римских сатириков был Энний (239—169 гг.). Его сатиры не были ни злыми, ни колкими. Они носили скорее моралистический характер. В сохранившихся фрагментах не заметно следов полемического тона, но есть стремление наставлять и поучать, исправлять общественные пороки. В сатирах Луцилия (180—102 гг.) на первый план выступило критическое отношение к современности. Он критиковал любовь к деньгам и роскоши, скупость и мотовство, сословную спесь и чванство, сластолюбие и хвастовство. При этом его критика была персонально направлена. Луцилий называл тех, в ком видел воплощение того или иного порока. Меркой для его суждений служил идеализированный образ древних; стимулом — забота о благе римского государства, а положительным идеалом — традиционная римская добродетель. Младшим современником Луцилия был Варрон (116—27 гг.). Само название его сатир «Менипповы сатиры», по имени греческого философа-киника Мениппа, жившего в III в., указывает на цель автора — осмеять все и вся и прежде всего общепринятые нормы морали и аристократическую систему ценностей. Нормой поведения Варрон считал жизнь предков, идеалом — простую и скромную жизнь прадедов и отцов. Варрон писал: «У дедов и прадедов хоть слова и дышали чесноком и луком, но высок у них был дух!» (Varr. Sat. Men., 63—64); «в Риме жили они (предки) бережливо, честно и чисто, в этом — отечество их. Мы же — в сплошной суете» (Varr. Sat. Men., 488—489). С опубликования сатир начал свой поэтический путь Гораций (65—8 гг.). В них он воспевал отца как моральный образец, высмеивал пороки. Своим насмешкам Гораций придавал общезначимый характер. В литературе существует целый спектр мнений о характере и задачах творчества Горация. Мы не имеем в виду анализ этих аспектов его творчества, хотим обратить внимание лишь на степень его рефлексии по поводу действительности, отразившейся в сатирах и отчасти в лирике. Гораций рассматривал человеческие слабости как нечто неизбежное и пытался указать путь к праведной жизни. Так, в XVI эподе он призывал покинуть Рим, раздираемый гражданскими распрями и бежать на «острова блаженных» (Horat. Ер., XVI, 17—66).