Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - Бенджамин Мозер Страница 37

Это – видение критика, замаскированного под художника. Такой подход наиболее значим в этой работе, написанной Зонтаг под чужим именем. В портрет другого интеллектуала Зонтаг внесла свои собственные соображения и заботы. Она часто будет прибегать к такому стилю. В 1950-х записи в ее дневниках практически иссякают. Впрочем, это совершенно не означает, что Зонтаг перестала писать про саму себя. В отличие от создателя жанра автобиографического эссе Монтеня и Фрейда, который без стеснения интерпретировал свои собственные сны, самыми личными работами Зонтаг являются те, в которых она сознательно избегает использование местоимения «я». Но точно так же, как и бессознательное проявляет себя в снах и в речи, «я» бессознательно просачивается в ее тексты.

Ее критика фрейдистских методов интерпретации вызвала много споров в последующее десятилетие. Она упражняется на Фрейде в юморе: «Куда ни глянь, везде эрекция» / «Эрекшен во все дирекшен» / All direction is erection. Это она писала по поводу тенденции Фрейда видеть сексуальные коннотации там, где их нет [343]. Именно в центр теории психоанализа, в тексты Фрейда о сексуальности Зонтаг наиболее часто направляет копье свой критики. Она рассуждает о том, что эротика находится в состоянии конфликта между стремлением к свободе и репрессией, необходимой для того, чтобы индивид и общество нормально функционировали. Такое представление применимо к другим очагам фрейдистской напряженности – противоречию между рассудком и спонтанностью (по примеру немецких романтиков), а также противоречию между научным и художественным воображением (это уже по Канту). К этим вопросам Зонтаг возвращалась неоднократно.

Фрейд считал, что подспудной причиной каждого видимого в этой жизни напряжения является напряжение «сексуальное». Это было угрозой хаоса, ухмыляющимся на банкете черепом, «унижением высших достижений цивилизации» [344], на которое репрессия, как политическая, так и личная, была подходящим и неизменным ответом. Однако из-за подавления в сексуальности появлялся оттенок садомазохизма. «Фрейд отмотал любовь назад, к факту родительского доминирования, – писала она. – Сила – это отец любви, и в любви индивид следует отеческому примеру силы, следовательно, появляются отношения доминирующего и подчиненного» [345].

ДОВОЛЬНО СТРАННО, НО ВОТ ВИДЕНИЕ ФРЕЙДОМ ИДЕАЛЬНОЙ ЛЮБВИ В КАЧЕСТВЕ ОТНОШЕНИЙ РАВНОПРАВНЫХ ПАРТНЕРОВ НЕ ВКЛЮЧАЛО В СЕБЯ ВИДЕНИЕ РАВНОПРАВИЯ ЖЕНЩИН С МУЖЧИНАМИ.

«Фрейд снисходительно относится к своим пациенткам», – писала Зонтаг. Она была далеко не первым человеком, выступившим против такой женоненавистнической позиции, но в данном случае любопытна ее аргументация. Зонтаг упоминает, что представления о зависти к пенису и комплекс Эдипа с женской точки зрения выглядят очень проблематично, но больше всего останавливается на утверждении Фрейда о том, что женщины, в особенности образованные, страдают от разделения ума и тела. «Женская эмансипация была для Фрейда большой проблемой, – писала она. – Интеллектуальные занятия могут обесценить «женскую роль, которая им отведена».

Ум развивается за счет биологической задачи, для которой он предназначен:

«Фрейд утверждает, что в женщинах сексуальное и интеллектуальное несовместимы, чем показывает свою уверенность в том, что эти качества диаметрально противоположны. Эта оппозиция секса и интеллекта оставалась неоспоримой частью фрейдистской доктрины о человеческой природе» [346].

У Фрейда это противоречие приводит к тому, что женщины склонны испытывать сексуальную фрустрацию. «Он считает, что цель психоанализа с пациентами-мужчинами в том, чтобы развить их способности, в сексуальном и любом другом плане, а вот психоанализ женщин ставит более скромные цели – сделать так, чтобы они согласились со своей сексуальностью» [347]. Такое отношение создало культуру, в которой сексуальная и интеллектуальная жизнь для женщин гораздо более опасна, чем для мужчин. Зонтаг пишет: «Мало кто внимательно рассмотрел факт, а также последствия того, что столпы современной философии литературы и психологии – Ницше, Лоуренс и Фрейд – были женоненавистниками» [348].

Однако другие аспекты учения Фрейда, например его отношение к гомосексуальности, Зонтаг действительно привлекали. Правда, если мерить современными стандартами, Фрейда сложно было бы назвать человеком прогрессивным, потому что по многим параметрам он оставался продуктом своего времени. Тем не менее выдвинутые им аргументы составили научную базу движения за права гомосексуалистов. «Он открыл, что все люди предрасположены к бисексуальности и что это нормально, – писала Зонтаг, – и он критиковал господствовавшие предрассудки, показавав, что «нормальность» – это принятое всеми значение другого слова – «обычный». В результате, пишет она, «это весьма толерантно по отношению к тем, кто стремится к извращениям» [349].

СЬЮЗЕН НАСТАИВАЛА НА ТОМ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ АВТОРОМ «КАЖДОГО СЛОВА» В КНИГЕ «УМ МОРАЛИСТА». ФИЛИП, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ПРИЗНАЛ ЕЕ СОАВТОРОМ [350].

В некоторых отрывках книги «голос» и тон Сьюзен действительно слышатся очень четко. Возможно, что развод очернил представление Филипа о женщинах, в особенности о лесбиянках. Но, с другой стороны, будучи еще совсем молодым человеком, он запретил Сьюзен и Джойс Фарбер идти в кинотеатр в джинсах, поэтому у него было весьма специфическое понимание того, что же прилично для женщин, а что нет.

Судя по тексту его диссертации «Вклад Фрейда в политическую философию», которую он защитил в Чикаго в 1954 году, на этот текст Сьюзен повлияла гораздо меньше. В этой работе «традиционалист» с одобрением приписал Фрейду веру в «неизбежное неравенство даже в самых счастливых браках», в которых любовь становится «отношением подчинения власти» [351]. Фрейд проявлял интерес к доминированию и власти, что было отмечено в «Уме моралиста». Однако в книге подход к теме характеризуется сильным феминистским влиянием, которого в диссертации Филипа совсем не наблюдается.

Позднее, во время преподавательской работы, Рифф никогда не был научным руководителем у студенток [352]. Гомосексуалистов он называл «гомосексуалистами» [353], считал их «омерзительными» [354] и писал, что любовь в их среде невозможна.