Италия. История страны - Валерио Линтнер Страница 37

Самым, быть может, значительным было то, что рассмотренный период заложил основы националистически настроенного итальянского среднего класса. Эти люди впоследствии окажут влияние на новые силы общественного мнения, будучи уже знакомыми с новыми образцами политической организации и деятельности. Прежде всего эти молодые идеалисты возникли в лице итальянских «якобинцев»: например, Луиджи Дзамбони организовал мятеж в Болонье, затем был казнен в 1795 году в возрасте двадцати трех лет, а двадцатидвухлетний Эммануэле де Део действовал в Неаполе и был повешен в 1794-м. Затем, с установлением наполеоновского господства, нарождающийся средний класс нашел другие способы приложения своих дарований: в реформированной администрации, в журналистике (по этому пути последовал писатель Уго Фосколо (1778–1827)), в науке, и особенно во французской армии, где они также приобретали военные умения. Какая перемена по сравнению с временами до Французской революции, когда такая молодежь, как правило, могла трудиться лишь на ниве церкви и изучать богословие!

Другой характерной чертой этого периода было возникновение тайных обществ, становившихся проводниками стремления к переменам: адельфы на севере, гвельфы в Папской области и Романье и особенно карбонарии на юге. Они произошли от масонских лож, и, хотя ячеистая структура и атмосфера тайны придают им оттенок сюрреалистичности в глазах современного наблюдателя, они оказали неоспоримое воздействие на развитие национального чувства. Это чувство питала широко распространенная обида на бесцеремонное отношение к итальянцам и Италии как к пешкам, чья судьба часто зависела от прихоти иноземцев. Ясно было одно: времена подчинения иноземному владычеству близились к концу, и движение к национальному самосознанию началось. Италия никогда больше не будет прежней.

Девятнадцатый век оказался весьма знаменательным для итальянского народа, поскольку произошло объединение страны и приблизительно в нынешних границах возникло современное государство Италия. Обычно термином «Рисорджименто» обозначают процесс развития национального самосознания и национального движения в Италии. Ведутся споры о том, когда же именно начался этот процесс и, соответственно, как глубоко нужно копать, чтобы обнаружить его корни. Вероятно, он берет свое начало в наполеоновском периоде или даже в эпохе Просвещения, но здесь мы возьмем за точку отсчета ситуацию по окончании эпохи Наполеона. Еще после Венского конгресса 1815 года шансы на объединение были весьма малы: сама идея итальянской нации казалась далекой и даже не особенно желанной для большинства итальянцев. Италия существовала лишь как географическое понятие, и не более того.

Венские соглашения восстановили у власти в Италии донаполеоновские правящие круги, — это был настоящий поворот истории вспять, в XVIII век. Целью конгресса, как большинства мирных соглашений, было обеспечение вечной безопасности победителей от угрозы со стороны проигравшего, в данном случае Франции. Для Италии это означало, что Австрия становится доминирующей державой на полуострове и продолжает устранять любые проявления патриотизма и либерализма в собрании государств, на которые полуостров снова распался. Поэтому снова явился Фердинанд, сделавшись королем Неаполя и Сицилии, Королевства обеих Сицилий, как его называли. Виктор Эммануил приплыл по морю из своего убежища на Сардинии и принял правление в Пьемонте, включавшем теперь и Геную. Тоскану вернули Фердинанду III Габсбург-Лотарингскому, сыну предыдущего правителя, а герцогство Пармское отдали супруге Наполеона Марии-Луизе, чью идеологическую верность теперь контролировал ее любовник-австриец, одноглазый генерал Нейпперг. Всю Папскую область вернули папам и, наконец, австрийцам пожаловали Ломбардию, Венецию и право держать гарнизоны в Пьяченце, Ферраре и Комаккьо.

Из великих держав этого периода Британия была наименее враждебна чаяниям итальянских патриотов; виги публично выражали недоумение тем, что венский договор игнорирует чаяния итальянцев. Как и следовало ожидать, австрийцы, преследуя собственные интересы в Италии, больше всех противились понятию итальянской независимости и национального самосознания. «Италии не существует», — констатировал австрийский канцлер князь Меттерних, и главная венская газета удалила раздел об Италии, обращаясь только к событиям в отдельных ее государствах. Что до Франции, то она все еще зализывала свои раны, Италия не стояла в ее повестке дня. Поэтому многое должно было измениться, чтобы Италия могла стать независимой политической единицей: международное положение, могущество прочно окопавшихся деспотов и пап и, не в последнюю очередь, сознание самого итальянского народа. То, что все изменилось в сравнительно короткий срок и возникла итальянская нация, во многом замечательно уже само по себе. Однако в Рисорджименто и объединении Италии нельзя видеть, как это делали некоторые патриоты, историческую неизбежность, вызванную неодолимыми силами. Скорее, это была череда не связанных между собой и даже случайных событий, которая счастливо завершилась созданием того исторически и во многом культурно логичного и согласованного единства, какое мы наблюдаем теперь.

Сразу после Венского конгресса никаких перемен не последовало. Многие крупные государства действительно начали вести реакционную политику, отчасти чтобы упрочить положение восстановленных в своих правах правителей. Папская область сделала несколько шагов назад к религиозному фундаментализму, оживив орден иезуитов и восстановив несколько монастырей. Остальные, в частности Пьемонт и Королевство обеих Сицилий, следовали тем же курсом, хотя австрийские территории и Тоскана выступали против реставрации иезуитов. Международное положение тоже было малообещающим. Политика Меттерниха непреклонно поддерживала европейский status quo, невзирая на существенные перемены и не учитывая рост патриотических настроений, происходивший по всему континенту. В своей политике Меттерних опирался на четырехсторонний альянс Австрии, Бритаиии, России и Пруссии, работавший по системе конгрессов: нечто вроде политического и дипломатического картеля XIX века, который поддерживал регулярные связи для решения крупных спорных вопросов, возникавших в Европе и по соседству. По этому сценарию итальянские государства были, конечно, не более чем второстепенными и весьма слабыми актерами. Меттерних для достижения свих целей был готов использовать насилие и вдобавок сумел развернуть грандиозную систему шпионажа и целую сеть секретной полиции, чтобы душить в зародыше любую попытку мятежа.

Противодействие уставленному порядку внутри Италии, конечно, существовало, но никогда еще оппозиционеры не были так разделены и сбиты с толку, да и в любом случае их было немного. Небольшой, но важной частью оппозиции была группа пылких, экстремистки настроенных революционеров, исполненные самых благих побуждений. Эти наивные идеалисты слабо разбирались в системе общественных отношений и не имели никаких тактических навыков, но были готовы к заговорам, агитации и самым решительным действиям, одержимые идеей победы любой ценой. Самым известным из них был Филиппо Микеле Буонарроти, а все вместе они выступали за перемены в самом широком смысле слова: единство Италии невысоко стояло в списке их первоочередных задач, по крайней мере на первых порах. Более умеренную оппозицию представляла группа интеллектуалов, которые поддерживали французскую конституцию 1814 года, допускавшую право голоса в условиях двухпалатной законодательной власти. Однако самыми заметными и романтическими оппозиционерами были так называемые «радикалы», выступавшие за принятие испанской конституции 1812 года, по которой власть принадлежала одной законодательной палате, частично избираемой всеобщим голосованием. Самыми известными радикалами были карбонарии, члены неаполитанского тайного общества, чьи странные ритуалы отражали их франкмасонское происхождение. Годы, последовавшие сразу за 1815-м, отмечены деятельностью этих тайных обществ, чьи ряды пополняли демобилизованные из наполеоновских армий. Среди них были федераты, адельфы, американские стрелки, «Черные стрелы», латинисты и те же карбонарии. Это было время заговоров и конспирации, что вызывает еще больший интерес к эпохе Рисорджименто. При всей своей непросвещенности в тактических вопросах и нестойкости в убеждениях эти искатели приключений, в основном представители среднего класса, приверженностью к безнадежным затеям уберегли Италию от возвращения к политической бездеятельности XVIII века.