Узники Тауэра - Сергей Цветков Страница 37

Первая часть плана удалась: Филипп имел священника. В его комнате был устроен импровизированный алтарь и собрано все нужное для совершения богослужения. В назначенный день Филипп пригласил к себе других узников-католиков – сэра Томаса Джерарда из Ланкашира и Уильяма Шелли, собеседника незадачливого Генри Перси, графа Нортумберленда. В присутствии этих джентльменов отец Бенет отслужил обедню и молебен за победу Испании. Филипп исполнял при этом обязанности причетника, а его коленопреклоненные гости составили хор певчих.

Позднее, когда испанские корабли стояли в Ла-Манше, молебен повторился, и все католические узники Тауэра день и ночь твердили молитвы о взятии испанцами Лондона. Все это время Филипп пребывал в приподнятом настроении; он мечтал, что вскоре станет королем, и обещал отцу Бенету, что первым его королевским распоряжением будет указ о возведении его в звание ректора собора Святого Павла.

Но «Непобедимая армада» пошла на дно, и член Совета лорд Гаттон явился в Тауэр для расследования истины. Елизавета не без оснований полагала, что одно дело – иметь свой взгляд на пресуществление Святых Даров, а другое – молиться о победе врага. Были собраны несомненные доказательства последнего преступления. Отец Бенет, Томас Джерард и Уильям Шелли под пыткой признались в содеянном и выдали Филиппа, пытаясь свалить всю вину на титулованного узника.

Весной 1589 года Филипп был предан суду по обвинению в государственной измене. Отец Бенет и оба католических джентльмена были главными обвинителями, так что лордам оставалось только вынести свой приговор. Леди Анна и тут не была арестована, – видимо, ее участие в этом деле осталось судьям неизвестным. Она лишь потеряла доходы с конфискованных поместий мужа.

Елизавета пыталась дать Филиппу шанс избежать смертного приговора. На суде ему был предложен вопрос: полагает ли он, что Папа вправе лишить королеву престола? Одно слово – «нет» – могло его спасти. Но Филипп заявил, что не хочет отвечать. На вопрос, будет ли он защищать королеву от нападения иноземного государя, он твердо ответил «да». Однако спрошенный, выступит ли он против Папы, Филипп вновь промолчал, и тогда лорд-сенешаль граф Дерби произнес смертный приговор.

На другой день Филипп написал два письма – к лорду-канцлеру и иезуиту отцу Саутвеллу. В первом он просил королеву простить ему его вины ввиду его чистосердечного раскаяния; во втором он объяснял духовному руководителю, что его слова, обращенные к королеве, имеют двусмысленное значение, так как он раскаивается только в мелких проступках, совершенных за время придворной службы. Он оставался верен иезуитскому паролю: «Черное есть белое, белое есть черное».

Елизавета придерживалась мнения, что этого слабого и изворотливого человека следует оставить в покое. Довольно проливать кровь Говардов (отец и дед Филиппа сложили головы на плахе), те были опасны, а этот нет. Неизвестно, поверила ли королева его раскаянию, но она решила сохранить ему жизнь, несмотря на приговор суда пэров.

С этого момента наступила лучшая часть жизни Филиппа, которая дала право его католическим биографам назвать его святым и исповедником. Оставаясь в заключении в башне Бошана, он составил план, как жить в Боге согласно правилам его церкви, и остаток земного бытия посвятил молитве и посту. Он молился два часа утром, полтора часа днем и еще четверть часа перед сном исповедовал сам себя. Вскоре он прибавил к молитвам чтение церковных служб. Сразу после смертного приговора он начал поститься трижды в неделю: в понедельник, среду и пятницу (позднее, когда его здоровье расстроилось, он позволил себе есть говядину и рыбу – один раз в неделю). Он также совершенно отказался от вина и употреблял его только изредка, как лечебное средство при несварении желудка. В сочельник, Преображение, Успение и праздники Тела Господня благочестивый узник совсем не прикасался к пище и питью. При этом он тщательно скрывал все это, для чего взял в слуги человека с неуемным аппетитом, который и поглощал все, от чего отказывался Филипп, так что новый наместник сэр Майкл Блунт даже и не догадывался, что Тауэр превратился в жилище аскета.

Воздержание Филиппа от единственных удовольствий, доступных заключенному, продолжалось десять лет. Однако этот строгий постник умер от панкреатита, после того, как однажды в конце долгого поста набросился на дичь. Конечно, некоторые уверяли, что его отравили, но тот слух, никем не поддержанный, затух сам собой.

Перед смертью Филиппа сэр Майкл Блунт отправился к нему, чтобы попросить прощения во всем, в чем он мог провиниться, исполняя свои обязанности тюремщика.

– Вы просите у меня прощения? – произнес умирающий. – Хорошо, я вас прощаю, так же, как, надеюсь, меня простит Господь, – и протянул Блунту руку.

Однако спустя минуту Филипп воскликнул:

– Вы очень жестоко обходились со мной!

– В чем именно, милорд? – возразил удивленный наместник, не ведавший за собой ничего подобного.

– Я не хочу вспоминать все, что было, но помните, добрый господин наместник, что Бог может сделать вас узником в той темнице, где вы теперь держите других.

Эти странные, едва ли осмысленные слова оказались пророческими. Действительно, не прошло и двух месяцев после смерти Филиппа, как сэр Майкл потерял свое место и был заточен в той же башне Бошана, где услышал предсказание своей судьбы.

Это имя носил знаменитейший и интереснейший узник, когда-либо содержавшийся в Тауэре. Его трижды бросали в королевскую тюрьму, где он за долгие годы своего пребывания сменил много помещений. Большая часть его заточения прошла в Кровавой башне и Садовом доме, одна из террас, прилегающих к саду, по сей день называется Прогулкой Рэйли, многим комнатам и клетям в других башнях приписывается значение его темниц, хотя он никогда в них не находился.

Во время его заточения Тауэр превратился в Академию наук и искусств или некую творческую лабораторию. Здесь Рэйли посещали известные поэты, ученые, изобретатели и лучшие умы своего времени (он был другом Шекспира и Бэкона), которые приходили сюда поболтать с ним, обсудить античные древности или философские вопросы, уточнить карту Вирджинии или поспорить о действенности того или иного медицинского снадобья; в Садовом доме Рэйли гнал различные спирты и эссенции, приготовлял свою знаменитую микстуру, изобрел способ превращать соленую воду в пресную, написал «Всемирную историю».

Об этом человеке в Англии создано больше книг, чем о каком-либо другом из его современников, за исключением Шекспира. Рэйли стал одним из любимейших героев английских преданий и английской истории. Между тем он отнюдь не был приветливым и любезным человеком, напротив, он был горд и себялюбив, подчас жесток, а жизненный путь его выглядит чрезвычайно несчастливым. Но он был личностью, и это обстоятельство придает вес всем его поступкам и даже неудачам. Подобных людей можно любить или не любить, но их нельзя не заметить или, заметив, просто пожать плечами. Рэйли не терялся даже в поколении гигантов XVI – начала XVII века, ибо они были велики в каком-нибудь одном отношении, он же был выдающимся человеком во всем. Ему не было надобности учиться у профессоров или специалистов – это они кое-чему учились у него. Сочиненные им песни приводили в восхищение Спенсера, а в прозе он не имел себе равных. Бен Джонсон советовался с ним в вопросах драматического искусства, Бэкон считал за честь соперничать с ним в красноречии, Майерн брал у него уроки физики; он танцевал лучше всеми признанных мастеров этого дела, он затмил блеском всех прежних фаворитов, богословы признавали свое поражение после споров с ним, искатели приключений смотрели на него как на предводителя всех мореходов, а корабелы учились у него строить корабли. При всем том он был еще и красивейшим мужчиной елизаветинского двора. Поэт, ученый, воин, моряк, придворный, оратор, историк, государственный муж – казалось, не было сферы человеческой деятельности, где бы он не продемонстрировал свой талант и специальные знания. В одну свою жизнь Рэйли уложил дюжину человеческих жизней.