Фараон - Карин Эссекс Страница 38

Клеопатра внимательно оглядела лица гостей. Людей, которые безмятежно улыбались, когда вкушали его угощение, пили его вино и принимали подарки от его любовницы и союзницы. Брут внимательно слушал Цицерона, как будто никогда и ни от кого прежде не слыхал столь мудрых откровений. Сервилия сражалась с яйцом всмятку. Кассий, если Клеопатра не ошиблась, пожирал взглядом хорошенькую жену Брута, Порцию. Прочие по-прежнему были заняты едой. Никто не возразил Цицерону ни единым словом, даже сам хозяин дома. Он лишь иронически улыбнулся Цицерону, как если бы оратор вздумал декламировать свой диалог перед обитателями скотного двора.

Цицерон же перескочил к другой теме — рассуждениям о тяготах изгнания, очередная скрытая критика в адрес Цезаря, которого Цицерон обвинял в том, что после войны в Греции он, великий оратор, вынужден был одиннадцать месяцев просидеть в Брундизии.

— Кроме того, вряд ли можно доверять мнению общества, отсылающего прочь хороших и мудрых людей, — произнес Цицерон.

Клеопатре пришлось подсунуть под себя ладони, чтобы сдержаться. У нее внутри все переворачивалось — и от выпадов Цицерона, и от сентиментального благодушия Цезаря. Неужели никто ничего не понимает? Или все все понимают, но им доставляет удовольствие слушать оскорбления в адрес человека, выказавшего себя лучшим из них? Клеопатра подозревала, что верно второе. Итак, они решили испытать милосердие и великодушие Цезаря в узком кругу. Будь ее воля, она сейчас кликнула бы стражников Цезаря, ужинавших у самого входа, и перебила бы всех гостей до единого.

— Следующая часть диалога — это дискуссия о том, как даже слепому стать счастливым, — изрек Цицерон, разворачивая еще один свиток.

Клеопатра подумала, что сейчас самый подходящий момент связать Цицерона, заткнуть ему рот и вырвать ему глаза. Возможно, римляне любят представления, но они не в силах соперничать с театральностью, изначально присущей грекам. Клеопатра была разгневана — и вместе с тем глубоко встревожена. Цезарь без малейших колебаний шагал по континенту, завоевывая страны и народы. Но он и пальцем не пошевелил, чтобы приструнить этих наглых римлян у себя в доме. Непременно нужно будет потом расспросить его, что им движет.

Клеопатра надеялась, что Цезарь отошлет Кальпурнию обратно в город, а сам останется ночевать на вилле. Она даже собиралась настаивать на этом. К счастью, никто из гостей не должен был заночевать здесь, поскольку вилла была целиком занята свитой Клеопатры.

Клеопатре трудно было дышать. Ее терзало удушье, как будто тяжелые красные складки шатра были беременны какой-то огненной водой, которая должна была вскоре рухнуть ей на голову. Если достаточно долго просидеть с римлянами в одном помещении, запах изготовленного из мочи отбеливающего средства, исходящего от всех их одежд, неизбежно давал о себе знать. Хотя сами римляне, похоже, оставались нечувствительны к этому и хоть они и забивали этот запах дорогостоящими маслами и благовониями, чувствительное обоняние Клеопатры с легкостью улавливало его.

Она знала, что ей еще придется поплатиться за то, что она вышла посреди выступления Цицерона. Но Клеопатра просто не могла больше терпеть. Царица указала пальцем на Хармиону, и та мгновенно встала.

— Мне нужно подышать, — проговорила Клеопатра, ни к кому конкретно не обращаясь.

Сумерки окрасились призрачным свечением. На темно-синем вечернем небе пылали подсвеченные солнцем облака. Клеопатре показалось, будто что-то рождается в вышине. Какая-то новая звезда в далеком небе просачивается сквозь туман и являет себя вселенной.

— Тебе нехорошо?

Хармиона потрогала лоб Клеопатры, проверить, нет ли у нее жара, — в точности как в ту пору, когда царица еще была маленькой девочкой.

— Пожалуйста, Хармиона, распусти мне волосы. Мне словно обручем сдавило голову.

— Я этого болтливого евнуха выпорю, — заявила Хармиона, вынимая шпильки, удерживавшие густые темные волосы Клеопатры, что были уложены на затылке в тугой узел.

В Риме Клеопатра предпочитала носить простые прически, хотя те местные женщины, что были побогаче, похоже, не меньше египетских проституток любили делать из своих волос что-нибудь эдакое. Клеопатра подумала, что их, наверное, разочаровала ее сдержанная элегантность; они, небось, ожидали, что она будет каждый день напяливать на себя церемониальные наряды.

Царица закрыла глаза и позволила себе расслабленно прислониться к животу Хармионы, пока та растирала ей виски.

— Прости!

Порция покинула пиршество и теперь со смущенным видом стояла перед царицей.

— Я не заметила, что твоя придворная дама вышла вместе с тобой, — сказала она. — У тебя был такой вид, будто тебе нездоровится, вот я и решила, что тебе может понадобиться помощь.

Молодая женщина приходилась ровесницей Клеопатре; у нее были светло-карие глаза, оливковая кожа, темные, красиво изогнутые, словно крылья ястреба, брови. Клеопатра попыталась найти в ней сходство с ее отцом, Катоном, но, когда они встречались — двенадцать лет назад, — Катон уже был старым и усталым. Порция же была красива; серьезный, нахмуренный лоб лишал ее лицо всякой застенчивости. Клеопатра слыхала, будто Порция увлекалась науками, как и ее супруг, Брут.

— Ты очень добра, — отозвалась Клеопатра. — Пожалуйста, посиди со мной немного. Я рада, что нам представился случай поговорить наедине. Я хотела сказать, что искренне скорблю о смерти твоего отца. Когда моего царственного родителя одолевали многочисленные горести, сенатор с небывалым великодушием предложил ему помощь. Моего отца порадовало столь теплое отношение со стороны такого уважаемого римлянина.

— Это очень любезно с твоей стороны — помнить о нем. Веришь ли, о тебе тоже говорили в доме Катона.

— Как так?

Клеопатра попыталась представить себе, что сказал бы Катон о ее любовной связи с Цезарем.

— Когда отец вернулся после своего назначения на Кипр, он рассказал всем своим детям о маленькой египетской царевне, которая, невзирая на юный возраст, говорит на многих языках и действует словно дипломат. Он постоянно ставил тебя в пример, когда бранил нас за несделанные уроки!

— И как, вы стали учиться лучше?

— Нет, царица, скорее, мы все склонны были сдаться перед лицом твоих многочисленных достоинств. Мой отец был необыкновенно добродетельным человеком и таким же необычайным идеалистом. Боюсь, я никогда не смогла бы по-настоящему порадовать его.

— Но ведь твой брак, несомненно, его обрадовал!

Порция не ответила. Она уставилась себе под ноги, потом Клеопатре под ноги и лишь после этого взглянула царице в глаза.

— Я знаю, что мой отец послужил причиной смерти твоего дяди, царя Кипра.

— Царь прервал свою жизнь по собственному желанию, — отозвалась Клеопатра. — Нет нужды извиняться.

— Но присутствие моего отца подтолкнуло его к этому. Во всяком случае, так мне сказали. Несомненно, это причинило большое горе его брату, твоему отцу.