Песнь меча - Розмэри Сатклиф Страница 38

Но Оттар Эриксон, всегда отдававший должное тем, кто заслуживал, сказал:

— Бьярни Сигурдсон первым вонзил нож.

— Кажется, он похож на того, который приходил за головой Мелбригды и хотел убить ярла Гутторма, — сказал Бьярни, как будто были нужны какие-то оправдания.

— Да, — согласился Эджил, посмотрев на израненное тело у своих ног, — значит, это кровная месть.

Бьярни воскликнул без тени сомнения:

— Тогда мы вернемся на юг, чтобы отомстить, — и услышал одобрительные возгласы молодых воинов вокруг.

— Кажется, ты уже это сделал. Но даже если бы ты не убил его… — устало заворчал Эджил, словно говорил уже в который раз, — мы воины Торштена Олафсона, и наша задача — идти на север и защитить леди Од, его матушку, если возникнет необходимость, а в дальнейшем следовать ее приказаниям.

Тут Бьярни понял, почему в лагере ощущалось угрюмое негодование, еле сдерживаемый бунт.

— Она всего лишь женщина, — не выдержал Оттар Эриксон. — Не ей решать….

И его возмущение подхватили все охотники.

Остальные воины собрались вокруг них, держа своих коней под уздцы, с горящими глазами, угрюмые, нетерпеливо вертя в руках мечи — то, что недавно было улажено, всколыхнулось с новой силой, как будто лопнула заплата на старом плаще.

Эджил взревел, как горный медведь.

— Во имя грома! Она госпожа флота, армии и поселений Рыжего Торштена, которую называют Мудрой за ее проницательность!

Он сделал глубокий вдох и продолжил спокойнее:

— Неужели вы забыли, что мы приплыли на Кейтнесс не как пираты, чтобы спалить усадьбы и разграбить церковное золото. Мы хотим, когда кончится вражда, построить здесь свой дом, новые поселения, а это касается женщин не меньше, чем мужчин! Поэтому, что бы ни случилось потом, мы едем на север.

И вскоре они направились на север, везя на носилках богатырское тело Рыжего Торштена, Торштена Олафсона, и оставив труп молодого пикта на съеденье волкам и серым воронам.

А Эрп и Бьярни, верхом на двух самых быстрых конях, поскакали вперед, чтобы первыми добраться до зимнего лагеря и принести горестные вести Мудрой Од.

Они гнали коней нещадно, останавливаясь лишь на несколько часов во мраке ночи, чтобы дать им отдохнуть. Однажды, когда они грызли сухие лепешки, Бьярни задал вопрос, который мучил его весь день:

— Должно быть, он шел за нами все время. Помнишь, лошади волновались… Зачем он зашел так далеко? Ведь не ждал же он подходящего случая: их и раньше было много. Это не его земля, он ее плохо знал, поэтому мы и поймали его на краю болота, о котором он не подозревал.

— Если это кровная месть, — задумчиво сказал Эрп, — она касается только Рыжего Торштена, а не его людей, и вряд ли он хотел снова разжигать войну на вересковых пустошах. Лучше было убить врага подальше от земель своего племени.

Поднялся легкий ветер, покачивая вереск, и брызги дождя ударили им в лицо.

— Ты поступил бы так же? — спросил наконец Бьярни.

— Да, если бы был свободен и мстил за убийство своего брата.

Задолго до рассвета они оседлали коней и вновь пустились в путь. Солнце висело низко, и погода портилась; к полудню с северо-запада налетел шквалистый ветер, и стена дождя прошлась по холмам, когда они поднялись по склону над болотом, въехали в ворота лагеря и во дворе спрыгнули с измученных коней.

— Где госпожа? — спросил Бьярни человека, который вышел им навстречу.

— Какие новости? — поинтересовался тот вместо ответа.

— Никаких, — ответил Бьярни, — пока она не услышит их первой.

Но голос его прозвучал красноречивее всяких слов.

— В доме, — сказал им кто-то из сбежавшейся толпы.

Всем хотелось узнать, что случилось, но вопросов больше не задавал никто. В них не было нужды.

В женских покоях леди Од сидела у торфяного огня и зашивала накидку из темно-зеленой шерсти, Мергуд с работой устроилась рядом с ней, а у их ног примостились две внучки — они с весьма серьезным видом пряли нить, которая получалась неровной, шероховатой, и Лила, младшая, даже высунула кончик языка от напряжения. Услышав чьи-то шаги, они подняли головы, и на мгновенье остановившись на пороге, Бьярни увидел, как они безмолвно застыли, словно мухи в окаменелой смоле. Затем Мергуд прошептала, дрожа:

— Я же говорила, что слышала его голос в морском ветре. Вот и он!..

Прялка выпала из рук девочек, и они испуганно захныкали.

— Мергуд, отведи детей в опочивальню, — очень тихо сказала Од, почти не двигая губами. И когда они ушли, она только спросила:

— Убит?

— Убит, — мрачным голосом ответил Бьярни.

Мгновенье они молчали, дождь барабанил по крыше.

Потом она спросила:

— В сражении? Ну, конечно, в сражении.

Бьярни покачал головой.

— Нет, битва закончилась, прежде чем мы добрались до лагеря ярла. Стрелой из-за деревьев на пути домой.

Од вздрогнула и сделала глубокий вдох. Но она так привыкла заботиться о людях, что минуту спустя сказала:

— Вы промокли до нитки. Подойдите к огню.

И когда они подошли, добавила:

— Садитесь и расскажите мне все.

Они повиновались, тепло горящего торфа приятно согревало их намокшие, уставшие тела. И вместе с Эрпом, который никогда за свою рабскую жизнь не сидел в присутствии госпожи, а сейчас только изредка вставлял слово, Бьярни, запинаясь, рассказал эту мрачную историю — о смерти ярла Сигурда, погребальном костре, мирных переговорах, голове Мелбригды и двух молодых пиктах, его сыновьях. И о стреле, выпущенной из-за берез у ручья.

— Это все, — закончил он. — Они везут его сюда — завтра в полдень уже должны быть здесь. Предводитель дружины приказал нам поехать вперед, чтобы принести вам вести.

Порыв ветра забил по крыше, словно крылья гигантской птицы, и шквал дождя залил шипящий огонь. Леди Од, не сводившая глаз с Бьярни, вдруг вздрогнула.

— Как безрадостно ему будет этой ночью, — прошептала она.

— Его обязательно где-нибудь укроют, — ответил Бьярни.

Это прозвучало ужасно глупо, но что еще он мог сказать?

А Эрп, с неуклюжей заботой в голосе, добавил:

— Многие с радостью отдадут свои плащи, чтобы укрыть его от дождя.

Леди Од скомкала зеленую накидку, которую она зашивала, и встала.

— Идите, поешьте и выспитесь, — сказала она, когда они поднялись вслед за ней. И ни слова больше.

Бьярни часто потом вспоминал, как в ту минуту она стояла, с накидкой в руках, и смотрела на темно-зеленые складки, словно держала ребенка и вглядывалась в его крошечное личико у своей груди… Затем она повернулась и направилась в опочивальню, откуда из-за завесы доносились испуганные, горькие всхлипывания.