Мельница - Решад Нури Гюнтекин Страница 38

— Да что губернатор, сам аллах позови, и то я никуда не пойду, так как не в состоянии с места двинуться. Передай, что доктор делает мне перевязку! — закричал пришедший в ярость каймакам.

— Погоди, брат, — остановил его Ариф-бей. — Аллах позовет — беда не велика. Аллах-то все поймет… А вот ежели этот сумасброд разозлится, еще неизвестно, чем дело кончится.

— Чем кончится, тем и кончится: я сам, кажется, с ума спятил. Никуда не пойду!..

— Не пойду, не пойду! Заладил свое… А ну-ка, вставай, сейчас во всем разберемся.

У посыльного оказалась пропасть новостей. Губернатор получил из Стамбула еще одну телеграмму, после чего совсем, кажется, рехнулся. В городской управе созывается важное совещание, посыльных и привратников разослали во все концы, чтобы сообщить об этом начальникам и именитым особам.

— В таком случае и меня, значит, ищут, — сказал доктор Ариф-бей. — Давай, брат, собирайся, перевязку пока отложим.

Халиль Хильми-эфенди полагал, что телеграмма должна касаться именно его, и потому, идя по улице, ворчал:

— Разве это не насилие, брат? Хотят выгнать, пожалуйста — их воля, но вздернуть меня им не удастся… Нет!.. О господи, за какие грехи заставляешь ты больного человека с фитилем в заднице тащиться по улицам в столь поздний час?

— Ну что ты расхныкался, брат мой, прямо как малое дитя. Господь бог спасет и помилует, — утешал доктор. — Да если б было что насчет тебя, прислали бы домой официальную бумажку — и на том бы успокоились. А ты посмотри, как в городе все завертелось. В полночь совещание в управе! Не иначе как что-то стряслось…

Доктор оказался прав. Народ толпился перед ярко! освещенной управой. Все говорило о том, что в городе в эту ночь происходят чрезвычайные события. Кое-кто из вызванных на совещание — уездный казначей, попечитель вакуфных заведений, инженер Кязым и другие — уже находились в приемной и, разбившись на группы, оживленно переговаривались. Пока Халиль Хильми- эфенди с доктором раздумывали, к кому подойти, около каймакама вырос секретарь управы и сказал, что господин губернатор ждет его в канцелярии.

Губернатор уединился в канцелярии для секретного совещания с мутасаррифом Хамид-беем и Эшрефом. Завидев Халиля Хильми-эфенди, он воскликнул:

— Иди, каймакам, иди и полюбуйся на плоды рук своих, что ты обрушил на наши головы. Э-эх, и надо тебе было участвовать в этой попойке?

Как ни странно, голос и выражение лица его были вовсе не такими строгими, как следовало бы ожидать при столь страшных обвинениях… Наоборот, он даже чуть заметно улыбался.

— Садись сюда, — сказал губернатор, показывая на стоявшую рядом скамейку, — я тебе все разъясню. Сигареты у тебя найдутся? Нет? Ну, конечно, где уж там. И у мутасаррифа нет? А у тебя, Эшреф? Доставай всю пачку, не стесняйся… Может, у тебя и гашиш с морфием есть? А?.. Что, не куришь? Закуривай, приказываю тебе. Сегодня ночью нам всем такие дела расхлебывать придется, что не хочешь, а закуришь…

Губернатор прикурил от огня, поднесенного Эшрефом, жадно затянулся несколько раз, потом сильно хлопнул Халиля Хильми-эфенди по колену.

— Ты вот сегодня одну мысль высказал… Как это у тебя было?.. Да, ты сказал: чтоб разрешить эту проблему, должна голова скатиться с плеч. Так, что ли? Хвалю за дальновидность. Ты самую суть дела уловил. Но одной головой каймакама не обойдется, проблема-то важная… Сдается мне, что и до моей головы доберутся, да и мутасаррифу тоже надо быть готовым со своей расстаться. Как вы думаете, Хамид-бей? На справедливое слово обижаться нельзя. Может, ты еще не все понял, каймакам, так я тебе скажу: дело настолько осложнилось, что отвечать за него придется не тебе одному. Сегодня я передал народу султанское послание. А вечером — новое известие: из Стамбула в Сарыпынар выехала делегация, каймакам, и делегацию эту возглавляет шахзаде. Да не просто шахзаде, а его высочество Шемсеттин Эфенди [35]. Кого только нет в этой делегации — даже немецкие и английские корреспонденты… Так вот мы должны показать им трагедию Сарыпынара: разрушенные дома… раненых… Должны, понимаешь! Другого выхода из этого грандиозного скандала я не вижу…

Губернатор немного помолчал.

— Надо, чтобы сегодня ночью или же завтра произошло настоящее землетрясение и вправду разрушило Сарыпынар… Иначе… Будем говорить откровенно: главный виновник — господин каймакам, за ним следует господин мутасарриф, который не ведает, что творится у него цод носом, ну, а замыкаю шествие я, слепо доверившийся двум ответственным чиновникам… Да, как видно, одной головой тут никак не обойдешься!.. Может быть, ты скажешь, каймакам, что нам делать? Не знаешь? Ну что ж, побеседуем с другими почтенными людьми, посоветуемся. Пусть и они не поспят этой ночью. Хоть отвечать в первую очередь нам, но такую кашу расхлебывать лучше всем миром.

В приемной губернатор объявил собравшимся, что выехавшая делегация во главе с его высочеством шахзаде Шемсеттином Эфенди прибудет в Сарыпынар через три дня, а затем продолжил:

— Только вот беда!.. Приехал я сюда и увидел, что сообщение о несчастье, обрушившемся на Сарыпынар, — сообщение, как известно, переданное и в Стамбул, — оказалось не то чтобы неверным, но несколько преувеличенным. Естественно, я очень обрадовался, убедившись, что народ не пострадал так, как я предполагал сначала. Однако тут же у меня возник вопрос, над которым, мне кажется, следует призадуматься. Вот по этому поводу я и решил побеспокоить вас в столь поздний час. Донесение, составленное нами в несколько преувеличенных выражениях, так как находились мы в то время в состоянии естественного волнения, раздули стамбульские газеты, — и раздули, конечно, чрезмерно. Но… их тоже можно понять и простить. Вряд ли кто может остаться бесчувственным, когда происходит бедствие, — пусть даже в самом маленьком городишке, пусть даже самое незначительное бедствие… И вполне понятно, что известие об этом бедствий шагнуло через границы нашей страны, облетело все государства Европы и вызвало отклик в сердцах людей самых отдаленных стран. Вы, наверное, читали в наших газетах статьи, перепечатанные из «Тан» и «Таймс» [36], по поводу этих событий. Наконец, для оказания помощи Сарыпынару пожертвованы очень крупные суммы… Что я, собственно, хочу сказать? А вот что — та неглубокая рана, которая была получена Сарыпынаром и успела благополучно зажить, вдруг дала, если можно так выразиться, неожиданные осложнения. Я уверен, что делегация, которая думает увидеть здесь страшные развалины, очутившись в благополучно-безмятежном, прелестном городе, искренне возрадуется. Однако не могу не поделиться с вами соображениями, которые так и вертятся у меня на кончике языка: а не сочтут ли нас с вами фальсификаторами? А? Если бы все ограничилось разговорами в своем кругу — куда ни шло. Но как подумаю, что будут писать в своих газетах европейские корреспонденты, впервые посетившие наш город, меня в холодный пот бросает. И самое последнее и наиважнейшее: бедствие, в связи с которым его величество султан соизволил выразить свое августейшее соболезнование, не может оказаться несуществующим. Не знаю, понимаете ли вы мою мысль или нет? Вы — самые уважаемые, самые влиятельные люди этого города. Я полагаю, что мы сейчас сообща должны выработать единую линию поведения, решить — как нам следует встретить делегацию, А теперь я слушаю вас.