No Woman No Cry. Моя жизнь с Бобом Марли - Хэтти Джонс Страница 38

К этому времени мы достаточно долго ездили в турне, чтобы быть известными по всему миру, и это только поднимало и без того высокую репутацию Боба на Ямайке. Дома на него смотрели как на «глас народа», и молодежь в гетто к нему очень прислушивалась. Несмотря на его переезд в престижный район города, к нему по-прежнему относились с большим уважением. Самые отъявленные убийцы и головорезы приходили к нему за помощью. Дом на Хоуп-роуд превратился в благотворительный центр — ночь там не наступала, двадцать четыре часа в сутки приходили люди и требовали Боба. Он стал в каком-то смысле важнее премьер-министра. Получалось, будто он должен жить для других. В дополнение к этому обе партии пытались перетянуть его на свою сторону, и Бобу меж двух огней приходилось несладко. Он жил теперь очень опасной жизнью — просто потому, что своей музыкой привлек внимание всего мира к Ямайке. Может показаться, что находиться на вершине приятно, но не тогда, когда тяжелый груз ложится на твои плечи. Можно забраться высоко, но тогда ты открыт всем ветрам. У Боба не было больше времени на себя, и никакой возможности уединиться.

Дошло до того, что эти люди пасли его — люди, которые считали, что он должен держать их рядом для «защиты», потому что его «кто-нибудь может убить». С другой стороны, он мог помочь им деньгами, что он и делал. Так что у них были причины виться вокруг него, не спуская глаз с добычи. У Боба началась легкая паранойя, он просыпался по утрам с чувством, что сейчас ввалятся какие-нибудь головорезы и разделаются с ним. Столкнувшись с подобной ситуацией, я попросила:

— Не втягивай только в это детей и «семейный» дом.

Были случаи, когда нам приходилось спать на полу, потому что мы уступали свои кровати бандитам, которым нужно было укрыться от других бандитов.

Впоследствии — неизбежно — его попросили помочь стабилизации в стране, утихомирить разбушевавшуюся молодежь в гетто. Власти сказали ему: «Боб, только ты можешь сказать некоторые вещи через музыку. Выступи для народа». Они хотели организовать умиротворяющий концерт под названием «Улыбайся, Ямайка!», чтобы всех успокоить перед выборами, которые должны были произойти в декабре. Боб пригласил Питера и Банни, как членов оригинального состава «The Wailers», но те отказались. Питер сказал, что мир ему не нужен, нужны равные права и справедливость. Банни же вообще в политику предпочитал не вмешиваться. Предполагалось, что концерт, спонсируемый Министерством культуры Ямайки, будет бесплатным. Сначала собирались провести его в Джамэйка-хауз, но мне приснился сон, что надо поменять место, — я рассказала об этом Бобу, и он устроил так, что концерт перенесли в мемориальный парк в Кингстоне.

Мы были все еще молоды — Бобу был тридцать один год, мне тридцать, — в таком возрасте и в таком заметном положении в бизнесе, где полно продюсеров, менеджеров и прочих умников, не всегда можно сказать «нет» самостоятельно. Тебе все время что-нибудь советуют, и часто решения других людей определяют пресловутое «как раз то, что тебе нужно». И даже с полным штатом советчиков Боб все равно оставался беспомощным в некоторых ситуациях, которые были в большей степени связаны с его общественным и политическим положением, чем с карьерой.

Итак, он решил провести этот концерт, хотя и понимал, насколько опасной стала ситуация. Дату проведения назначили на воскресенье, 5 декабря 1976 года, но вместо того, чтобы стать народным делом, концерт превратился в дело для политиков. А Боба просто использовали. Пошли слухи, что он выступает для правящей партии, ННП, хотя это не соответствовало действительности. Однако слухи повлекли за собой действия со стороны оппозиции, и Боба предупредили, что лучше не выступать, иначе его убьют. За неделю до концерта завсегдатаи Хоуп-роуд стали замечать посторонних на территории дома. Боб серьезно влип, и это было ужасно — все эти противостояния и противоречия. Но он был твердо намерен сделать шоу для простых людей, которые как раз и страдали больше всего.

В пятницу, за два дня до концерта, во время репетиции мы услышали звуки, похожие на взрывы петард. Я еще подумала: «Какие могут быть петарды, Рождество еще не скоро — хотя бывает же китайский Новый год, может, в этом дело…» Позже, ближе к вечеру, я попрощалась с Бобом, потому что собиралась ехать на еще одну репетицию, в театральный кружок. Туда я продолжала ходить, когда не была в отъезде, — мы готовили мюзикл под названием «Брашана О». Я сказала:

— До скорого.

Боб ответил:

— О'кей, пока.

Шанти и Синьор, два молодых человека, приехавших со мной в город из Булл-Бэй, уже ждали меня в машине, чтобы ехать обратно. Когда я села на переднее сиденье и обернулась поприветствовать их, я увидела незнакомых парней, поднимающихся по лестнице на второй этаж. Туда, откуда я только что вышла. В руках у них было оружие. Я подумала: «О нет, только не это!» и быстро завела машину — мощный шумный «фольксваген» — как раз в тот момент, когда они начали беспорядочно стрелять. Звук мотора отвлек одного из них, и он наполовину обернулся после очередного выстрела в ту сторону, где, как я знала, Боб разговаривал с Доном Тейлором, своим менеджером. Потом стрелок развернулся к нам. Я резко нажала на педаль газа — рррр, — но этот бандит и некоторые другие побежали за машиной, когда она начала двигаться, — думаю, им не было видно, кто сидит внутри. Я вдавила педаль в пол до отказа, пытаясь оторваться от преследователей, но тут сквозь машину полетели пули.

Мои пассажиры сзади бросились на пол, крича:

— Пригнись, пригнись!

Я согнулась, насколько могла, над рулем и продолжала вести машину, пока не почувствовала что-то теплое, стекающее по шее. Тут я подумала: «Черт, меня убили! Мне конец, потому что пуля попала в голову!»

Я остановилась недалеко от ворот, уронила голову на руль и сказала себе: «Да, я мертва. Так вот как это выглядит». И подумала о тетушке и о детях и о том, действительно ли Боба убили. Один из убийц подошел к окну машины, заглянул внутрь и приставил ствол к моей голове, но потом сказал:

— Тут все покойники, — и не стал стрелять.

В этот момент в соседних домах стал зажигаться свет, и я услышала, как открывают окно. Стрелок все еще был рядом, думаю, он хотел убедиться, что в живых никого не осталось, но, видимо, соседи вызвали полицию, потому что вдалеке завыла сирена. Из-за шума бандит и шестеро других, о которых мне рассказали позже, очевидно, сообразили, что надо уносить ноги. Я продолжала притворяться мертвой, стараясь не дышать, пока не услышала, как они побежали. Тогда я немного приподняла голову и увидела, что бандиты бегут за ворота к своей машине, припаркованной так, чтобы заблокировать выезд — значит, я все равно не смогла бы вырваться за пределы двора.

Кровь сочилась у меня из-под волос и стекала по лицу, вдруг я поняла, что на самом деле все еще жива, и подумала: «Боже мой, а где же Боб?» Я выбралась из машины и посмотрела назад на моих пассажиров. Они лежали под сиденьем, и я сказала:

— Они уехали, всё, можете вылезать.

Но бедняги боялись шевельнуться. Все заднее стекло разлетелось вдребезги — если бы мы не пригнулись, то не выжили бы. То, что молодые люди остались целы, было чудом.