Корабль дураков - Грегори Норминтон Страница 39

Подъем занял значительно больше времени, чем я рассчитывал. Пол блестел у меня под ногами, как черное зеркало; я как будто парил на границе между воздухом и эфиром. Я приостановился – ноги болели, дух утомился, – не доходя до вершины, и теперь уже ясно разглядел вверху пятно света. Я хотел свериться с картой и полез было в карман, но потом вспомнил, что выронил ее в самом начале подъема.

– Не беспокойся – ты уже на месте.

Можно представить, как я испугался, услышав этот бесплотный голос. Фонарь выпал у меня из рук и разбился о каменные ступени. Прожорливая темнота поглотила меня целиком.

– Ты не упал? – спросил голос. – Сейчас я спущу тебе факел.

Весь в холодном поту, я стоял и смотрел, как синий огонь опускается ко мне на конце веревки. Мысли мои разбегались, как шарики пролитой ртути. Забрав факел, я первым делом подумал о бегстве.

– Не уходи, – сказал голос, – раз уж ты здесь, поднимайся ко мне.

Я подчинился, утратив всякую волю к сопротивлению. Последние ярды подъема были как муки Сизифа. Наверху меня встретил брат Кай. Второй факел висел у него на поясе; я помню, как подумал, что это опасно. Под факелом тускло блестели ножны с клинком – во всяком случае, больше всего это напоминало ножны.

– Я, должно быть, тебя напугал, – тихо проговорил брат Кай.

Я взглянул на вход в Верхние ярусы у него за спиной. Высокая – высотой двадцать футов, а в ширину еще больше – дверь, вытесанная из дерева, черного, словно уголь, и забранная решетчатыми перекладинами. На перемычке из цельного мрамора виднелись древние непонятные письмена. Брат Кай встал между мной и дверью – целью моего похода, – словно заботливый отец, ограждающий своего ребенка от неприятного зрелища.

– У вас есть ключ? – спросил я.

– Ключ здесь не нужен. – Он положил руку мне на плечо. – Ты, наверное, устал после такого похода. Я провожу тебя до твоей комнаты – тебе надо поспать. И мы никому не расскажем о нашей встрече, когда мы друг другу приснились.

Брат Кай повел меня обратно. По дороге он разъяснил, что он, как сова, лучше чувствует себя по ночам, именно в те часы, когда большинство людей спят. Он рассказал мне о своих последних изысканиях. Спросил, знаю ли я про фосген? Про священные яды, которые убивают неверных мавров и не действуют на христиан. Про отравляющие вещества, которые растворяются в воде и никак себя не проявляют, но воздействуют на зародыш в материнской утробе, и тогда у врагов рождаются уроды.

– Разумеется, – сказал он, – яды – повсюду вокруг. Все живое, когда умирает и начинает гнить, обращается в яд. И чтобы познать его силу и подчинить ее себе, всего-то и нужно, что щетка для сбора, пузырек для хранения, крепкий дух и луженый желудок.

Мы спустились уже по третьей лестнице, а брат Кай все говорил и говорил, не давая мне вставить ни слова. Что-то в голосе брата Кая, в его преувеличенном дружелюбии, насторожило меня, и я стал внимательнее прислушиваться к его словам.

– В последние годы правления династии Тан, – говорил он, – жил один мастер по ядам. Звали его Лу Жун. И был он старшим евнухом при красавице Цзян-Цзы, честолюбивой сестре Императора.

У императора Гуань-Иня не было ни жены, ни детей, так что единственным его наследником был его племянник, сын Цзян-Цзы. И вот на девятый день рождения вероятного наследника лакированный алый дворец вдруг наполнился криками и стенаниями. Слуги замерли, кто где стоял, закусив щеки. Все опасались самого худшего. Но императора Гуань-Иня не задушили в постели, он не пал от мечей заговорщиков. Император кричал, ибо с утра прорицатель предрек ему скорую смерть. Делай что хочешь, сказал прорицатель, но враги плетут сети заговора, и тебе не дожить до конца года.

Император собрал вокруг самых верных придворных, а принца Чу с его матерью спешно услали в самую дальнюю из провинций. Запершись в своей Цитадели, под охраной двух сотен отборных воинов, Гуань-Инь забросил свою Империю. Пираты бесчинствовали на Желтой реке и реке Хуанхэ; кочевники захватили соляные колодцы Сычуаня; рисовые поля погибали в небрежении. И чем больше отгораживался император от мира, тем сильнее боялся он за свою жизнь. Повара должны были лично пробовать приготовленные ими блюда, министры превратились в кухонных инспекторов, а сам Гуань-Инь похудел, ибо почти ничего не ел и изводил себя подозрениями.

Но от Судьбы не уйдешь. Однажды вечером император удалился к себе в покой. Его нашли на рассвете, и был он жестким и твердым, как терракотовая статуя. Сублимат – то есть ртутный хлорид – вызывает воспаление сердца, не дает выйти моче, блокирует все отверстия. Император умер от медленной имплозии. Это был как бы взрыв организма, но направленный внутрь. Никто из придворных так и не понял, что послужило причиной смерти. Любимый катамит императора – с которым он уединился в тот вечер в спальне, – бесследно исчез. Его так и не нашли: ни живым, ни мертвым.

Вот так получилось, что юный принц Чу сделался императором, его мать – Вдовствующей Императрицей, а Лу Жун – самым богатым из простолюдинов в Кайфыне. Вдовствующая Императрица Цзян-Цзы, сосредоточившая в своих руках всю власть в Империи, отомстила за убийство брата, распорядившись казнить всех его Приближенных. Ее сын, новый Император, смотрел на трупы, что качались на шелковых вервиях, словно тушки ворон.

И ты мог бы подумать, что настала эпоха всеобщего процветания. Но честолюбие Цзян-Цзы не знало пределов. Она жаждала единоличной власти. По городу поползли слухи, что во Дворец проник демон, алчущий смерти юного Императора. Вдовствующая Императрица, как и всякая мать, что печется о благополучии своего ребенка, отправила сына в пагоду, ради его безопасности. Она окружила его стражей, которая не допускала к мальчику никого – даже его любимого учителя, верного Лу Жуна. Лишенный нормального человеческого общения, мальчик играл со своей собакой: гладил ее жесткую шерсть, прятал лицо в складках морщинистой морды. Собаке в отличие от мальчика-Императора не запрещалось выходить из пагоды. Когда собака возвращалась из Дворца, мальчик ловил в ее шерсти запретные запахи своего дома.

Закрывшись в своих роскошных покоях, Лу Жун приготовил самый изысканный яд. Ему нужно было изобрести снадобье без запаха, способное сохранять свои свойства достаточно долго, но действующее мгновенно. В городских трущобах случалось немало странных смертей, прежде чем Лу Жун добился того результата, который был нужен его хозяйке.

Однажды утром в Нефритовом Саду Лу Жун увидел собаку юного Императора, которая самозабвенно выдергивала из земли орхидею. Отравитель достал из кармана блюдце и пузырек со специально обработанным молоком. (Лактоза, видишь ли, остается в слюне.) Собака отведала угощение и побежала домой, а Лу Жун вымыл блюдце в фонтане.

Ты только не думай, пожалуйста, что ребенок страдал. Сок растения Potamentis вызывает божественные видения – в этих видениях сбываются все желания и мечты. Император Чу, представляя себя крылатым драконом, шагнул в пустоту с крыши пагоды и так нашел безвременную смерть, оставив свободным трон – для своей безутешной матери.