Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский Страница 39

Отец Викторин смотрел на него, ждал. Алеша пошел, поцеловал крест. И теперь надо было отойти, но он продлил мгновение, почувствовал на себе непонятное – свет, что ли?

Когда отошел наконец от батюшки, вспомнил слово из молитвы: «облекся».

Выходя из собора, Алеша уже о другом думал: листовки надо клеить с двух сторон от входа в храм, чтобы в глаза бросились, чтобы прочло больше людей. И на деревьях листовкам место. Возле дерева можно постоять, вникнуть в смысл без спешки.

Дома, устроившись за печкой, Алеша прочитал новую листовку. Толковая, но пространная. Золотухин, наверное, сам писал.

«Дорогие юноши и девушки!

Ваши отцы и деды в 1917 году, не жалея сил и жизни, шли на штурм капитализма. Ради того, чтоб вы не знали капиталистического рабства. Фашистские орды опасны временными успехами. На оккупированной территории в бешенстве спешат установить новый порядок. А это значит отнять у вас все, что было завоевано и создано ценой жизни ваших близких. А вас сделать рабами фашизма.

Ваши отцы, братья и деды на фронтах войны и в тылу врага ведут жестокие бои с фашистскими ордами.

Наши юные друзья! Среди вас много таких, которые способны носить оружие и бить врага. Теперь уже всем известно, что в городе создана биржа труда во главе с предателем Родины Ивановым, чтобы потом отправлять вас в Германию на фашистскую каторгу.

Дорогие юные друзья!

Саботируйте вражеские мероприятия, уклоняйтесь от регистрации. Уходите в леса к партизанам. Смерть немецким оккупантам!

Штаб народных мстителей».

Снова вспомнил удивительное слово: «облекся».

Во что облекся он, Алексей Шумавцов, целуя крест?

В веру? Бабушка в детстве научила его всего одной молитве: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

Может быть, в силу? В силу Русской земли? В силу русского духа?

Пусть все само собой откроется.

В час правды.

Листовку с призывом к молодежи Алеша отнес Ольге Мартыновой. У нее почерк хороший. Писала крупно, кругло, на буквы, ее рукой выведенные, смотреть радостно. Получили листовку Тоня Хотеева и Мария Михайловна Лясоцкая. Мария Михайловна переписывала листовки для Саши, брата, для себя и для Толи Апатьева. У него почерк неразборчивый.

Подготовку к 24-й годовщине Октября решили обсудить в воскресенье у Лясоцких.

Утром Алеша сыпанул в мешок ведро картох, в кармане пристроил початую, но почти полную банку немецкой тушенки и – к другу в гости. Остановят, отбрехнуться легко: у Лясоцких народу много, бабушка послала отнести гостинец.

Сердце и впрямь чуяло опасность. У дома Лясоцких встретился с полицаем. Узнал своего футболиста Димку Фомина.

– Предъяви документы! – потребовал полицай и, не поднимая головы, быстро сказал: – Слушай внимательно: среди лесников есть немецкий осведомитель. В городе на Тайную полицию Айзенгута работают шпионы-«консервы».

– Какие консервы? – не понял Алеша.

– При советской власти они годами таились. О себе дали весть, когда началась война. У них есть радиопередатчики. И еще. Комендант Бенкендорф назначил себя директором завода. Немцы выявляют среди рабочих подпольщиков.

Полицай прямо-таки обнюхал документ, выслуживается.

– Все у тебя в порядке.

Пошел своей дорогой, а у Шумавцова ноги к земле приросли. Что если Димка подловил? Почему немецкие тайны выдал ему? Как быть? Войдешь в дом Лясоцких, а там сборище, провалишь всех сразу.

Дергалась жилка под глазом.

Нет! Димка в шкуре врага, но свой. Немцы без него знают: Шумавцов и Лясоцкий – друзья, электриками на заводе работают.

Не оглядываясь, взбежал по ступенькам на крыльцо, стукнул в дверь. Открыл Саша.

– Погляди, полицаев не видно? – одними губами спросил Алеша.

– Чисто.

Сашина мама Матрена Никитична тушенке обрадовалась:

– Мясного духа на две недели! И за картошку спасибо. До лета вон как далеко, а до молодой – и подавно.

Алешу окружили, повели за стол. Скатерть белая, чашки фаянсовые. Самовар – бока золотые.

Пришли Тоня и Шура Хотеевы, Ольга Мартынова, Толя Апатьев и старый знакомый, но среди них новый человек – Николай Евтеев, Тонин одноклассник. Мария Михайловна принялась разливать чай. Объявила:

– Заварка домашняя: лист смородины, лист брусники, мята, иван-чай. Берите мед.

Хозяин семейства, Михаил Дмитриевич – лесник. Держал пчельник в лесу. Дезертиры несколько ульев разорили, но за лето меда все-таки успели накачать.

– Начнем с приема нового товарища? – спросила Мария Михайловна.

Все смотрели на Алешу.

Это было первое собрание группы. Командир сказал, глядя в свою чашку чая:

– Седьмого сходки не будет. В нашем городе очень много полицаев, почти все местные. Охотников отправиться в Германию в добровольное рабство тоже предостаточно.

– Мы – прифронтовая полоса, – вздохнула Мария Михайловна, – а в Германии война за тысячи километров. От войны люди спасаются.

– Они свою войну еще получат! – Толя стукнул о стол ребром ладони.

– Так и будет, – сказал Алеша, в груди у него было что-то уж очень пространное. – Я о другом. У нас есть партизаны, есть патриоты. У нашего Людинова – я это разведал моим сердцем – нутро советское. Но все чувства наши оставим до того дня, когда придет в город Красная армия. Никаких посторонних глаз, когда вы клеите листовку!

Посмотрел в испуганные глаза Шуры Хотеевой:

– Мы же их сильней! Они не знают, а мы знаем: победа будет за нами!

У Шуры лицо зарумянилось, в глазах светился огонек.

– Правда?

– Правда. С праздником двадцать четвертой годовщины! С праздником Правды нашего народа на нашей Русской земле!

– Алеша, мне хочется тебя расцеловать! – сказала Мария Михайловна.

– Хочется ей! – Тоня вспорхнула со своего места и поцеловала Алешу в глаза, в щеки, в губы!

Все смеялись, потому что – праздник.

– А меня? – обвел стол обиженными глазами Толя Апатьев.

– Ольга! – сдвинула шелковые брови Мария Михайловна.

А Ольга уже целовала Толю в височек.

– Нецелованным остался мой соученик Коля Евтеев! – объявила Тоня Хотеева. – Он – наш. Ему совсем уже скоро, седьмого декабря, исполнится двадцать лет. Учился сначала в пятой школе, потом – в образцовой, в нашей, в первой. В учебе тоже был первым, вступил в комсомол. Летом он ездил в Ленинград, сдавал экзамены в Медицинский институт, не прошел по конкурсу. Вернулся в Людиново, подал документы в Машиностроительный институт Орджоникидзеграда, но учиться придется на войне.