Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - Екатерина Мишаненкова Страница 39

Потом Смирнов ей сказал: «Понимаете, вы, несомненно, такой человек, который нуждается в защите. Из института вы исключены, вы, наверное, пишете, но никто же вас не печатает и не будет печатать. Вот, может быть, вы знаете, у нас есть «Литературная газета в Сибири», там можно работать внештатным корреспондентом. Если бы вы поехали, вам бы это много дало. И, кроме того, это будет для вас выход».

Видимо, они со Смирновым друг друга поняли, и Ахмадулина решила, что принять его помощь совесть ей вполне позволяет. Так что через несколько дней она вместе с другими журналистами-практикантами вылетела в Иркутск, откуда группа журналистов «Литературной газеты» отправлялась в длинную поездку по Сибири.

«Моя группа была хорошая, – рассказывала она, – но ко мне с предубеждением относились. У них наслышка была обо мне какая-то непонятная: из института исключена, наверное, какая-то такая капризная, фифа… Возглавлял эту группу какой-то бывший партизан-писатель, какие-то там были женщины, какой-то был завхоз при этом, и вот он все мне стал выдавать: какой-то комбинезон, каску».

Предубеждение группы против «московской фифы» продержалось недолго – Ахмадулина стойко переносила тяготы полевой жизни и выдержала всю поездку от начала до конца, тогда как многие другие сломались на середине и попросту сбежали.

«Меня многое поразило. Кузбасс, Новокузнецк, бывший Сталинск, – все это я видела, – вспоминала Ахмадулина свои впечатления от поездки. – У меня стихи такие были – воспевание сталевара, красота, тяжелейший труд. Но наивность, молодость моя, они меня как-то оберегали.

В каком-то городе я видела оранжевый дым, он мне казался очень красивым, а это было, видимо, азотное производство, «лисий хвост». Вот им я любовалась.

Я видела, эти люди, эти несчастные люди собираются вокруг вагона «Литературной газеты в Сибири», думая, что можно жаловаться. Они были все больные. В общем, я видела много горя, много человеческого горя. Тем не менее, я продолжала трудиться. Про домну у меня было стихотворение, про сталеваров. Они после своей смены выходили измученные, хотели пить пиво, есть, а в магазинах ничего не было, никакой еды. А вот водки – пожалуйста. Ну, разумеется, я этим не интересовалась. Они ко мне хорошо относились, понимали, что это какое-то московское явление. Ну что же, я в комбинезоне, в каске, что смехотворно. Но это я еще начала в газете «Метростроевец», там, может быть, были какие-то поблажки.

Рассказ, который я очень ценю, это когда ездила с «Литературной газетой» в Сибирь, – «На сибирских дорогах». Я помню, как я ездила по Сибири на машине, и я уже была в каком-то платьице, мать мне из Америки прислала, брюки я не носила… Шера Израилевич Шаров со мной был, писатель, в рассказе он действует как Шура, такой нескладный человек, он сидел, ноги заплетал всегда и пил. Очень хороший. И вот он тоже со мной путешествовал.

И вот в райкоме мы стали просить какой-то помощи, чтобы доехать в нужное место. Встретили секретаря райкома Ивана Матвеевича и его помощника Ваню… Они измученные были, а я показывала удостоверение, что я корреспондент. Я стала просить их:

– Ну как же, мне надо добраться, у меня командировка, удостоверение.

Они были измученные, у них были красные глаза от недосыпа, потому что огромные степные районы, уборка, они этим должны были заниматься, но повезли нас.

У Шеры было задание археологов найти, а у меня – хакасского знаменитого сказителя, певца.

Искали мы девять человек археологов по огромному пространству. Девять археологов один однорукий возглавлял. Это подробно описано в рассказе, который у меня назывался «Лето, полное невзгод», что ли. Но Мери Лазаревна Озерова сделала «На сибирских дорогах»…

И вот все-таки секретарь и его помощник поехали с нами… Мы всё искали этих археологов, а заехали в баню по дороге. Они в мужскую баню, а я в женскую. И там голые женщины мылись, в основном железнодорожные рабочие, и, когда я явилась, они так надо мной смеялись. Они знали, что какая-то московская, и говорили:

– Эх ты, какая белая-то. Ну, побудь с нами, мы на тебя быстро черноту наведем.

Хорошо относились, я стеснялась, но они хорошо относились и смеялись надо мной.

Потом мы сели в «Газ-69» и поехали, всё археологов искали. В результате мы их нашли, но очень долго искали. А хакасский знаменитый сказитель, певец, которого я искала, ушел на медведя охотиться. У них так можно было. В результате характер этих хакасов описан. И этот инструмент, на котором сам главный сказитель играл, а брат его назвал «чатхан». И там легенда была, это брат исполнял, про какого-то богатыря, которого звали Кюн-Тенис. У него был красный кафтан на девяти пуговках, и все это было мною описано и воспето.

А еще, когда по дороге ехали, хакасская природа такая мощная – то степи, то лес. Ехали, вдруг под машиной что-то хрустнуло, и Ваня, младший, заместитель Ивана Матвеевича, сказал:

– Эх, бедный бурундучишка.

Остановил машину, говорит:

– Нет, уцелел бурундучишка, это цветок с таким мощным стеблем попал под колесо машины.

Когда мы нашли археологов, они бросились к нам с такими расспросами: «Что в Москве?» Они долго в Сибири были, у них работа такая. И вдруг я смотрю – где Иван Матвеевич и Ваня? А их нет. Они увидели, что мы достигли цели, и уехали.

Вообще рассказ очень хороший. Он сразу был напечатан, из-за Сергея Сергеевича, конечно. Я приехала, и такие сплошные удачи. А может, относительные.

Кстати, стихотворение «О, еще с тобой случится все, и молодость твоя…» – это не прямое посвящение, но Шере Шарову. Ему очень нравилось это стихотворение.

К тому времени как Белла Ахмадулина вернулась из Сибири, многое уже переменилось. Эти годы вообще отличались тем, что все очень быстро менялось. Еще недавно и представить себе было трудно, что исключенная по такой политической причине студентка может быть вскоре восстановлена в институте, а в 1960 году с этим не возникло особых проблем. Помог Ахмадулиной с этим Смирнов, продолжавший ей покровительствовать.

«Да что это такое, почему, как талантливый человек, его начинают исключать, травить, как-то издеваться, – говорил он на собрании секретариата Союза писателей. – Надо спасать молодых, и учить, и отличать талант, который нуждается в защите, от того, кто не своим делом занимается».

Ахмадулина там тоже была, с интересом посматривала на собравшихся мэтров от литературы и старалась вести себя как можно скромнее, насколько это позволяли туфли на высоких каблуках и юбка, расшитая блестками. Она и в институте многих раздражала своим внешним видом. Надежда Макаровна к тому времени уже работала в США и присылала оттуда посылку за посылкой. «Мать прислала мне красивейшее красное пальто из Америки, пуговицы сзади, – вспоминал Ахмадулина, как бесились в институте при виде ее американских нарядов. – Они на меня нарисовали карикатуру: значит, на моем «москвиче» было написано «made in USA», из головы у меня «made in USA», и на пальто с пуговицами сзади – «made in USA». Карикатура. И там был один человек, преподаватель по театру, и, видимо, он пережил космополитизм и всё, потому что он увидел карикатуру и заплакал. «Made in USA» – из головы висело объявление».