Андерсен - Борис Ерхов Страница 39

Как ни странно, но Андерсену пришлось едва ли не упрашивать издателя напечатать роман, но он все же вышел в Копенгагене в апреле 1835 года. На этот раз своей работой был доволен не только автор, но, что гораздо важнее, ею по-настоящему увлеклись читатели. В конце апреля Андерсен пишет Хенриетте Вульф: «Все так любезны, так со мной обходительны, многие даже утверждают, что такого от меня не ожидали. Я на волне успеха, но мое сердце полно благодарности доброму Богу, от которого я воспринимаю все это как дар, как милость, которой он позволил излиться в мою душу». Другой своей приятельнице, внучке типографа Иверсена Хенриетте Ханк, с которой Ханс Кристиан поддерживал не менее, а, может быть, даже более доверительную переписку, 19 января 1836 года он сообщал: «Ни одна еще зима не удавалась такой спокойной и счастливой, как эта. „Импровизатор“ завоевал уважение ко мне среди самых благородных и лучших. Даже широкая публика относится сейчас ко мне с большей благосклонностью, нежели прежде. Слава Богу, денежные дела мои поправились, и в последнее время жизнь сделалась намного приятней».

Критика тоже была на этот раз к его произведению благосклонной и в целом оценила роман положительно, хотя Андерсен, как всегда, считал ее неудовлетворительной, беспринципной и мелочной. В автобиографии «Моя жизнь как сказка без вымысла» он писал: «…когда же критика романа наконец появилась, естественно много более вежливая, чем та, к которой я привык, все удачные места в книге не затрагивались — „это же и так ясно“, зато недостатки, какие есть или нет, вскрывались полностью. Перечислялись буквально все неправильно написанные итальянские слова и выражения. Как раз в то время у нас появилась известная книга Густава Николаи „Италия как она есть“, с ней носились повсюду и вслух провозглашали, что теперь-то вот все увидят, что писал об Италии Андерсен, у Николаи все написано по-другому, истинно понял эту страну только он. Один из наших небольших поэтов, вхожий в свет, как-то прочитал в небольшом обществе, ожидающем приема у короля, чуть ли не доклад о слове „Колизей“, которое у Байрона было написано иначе, чем у меня в „Импровизаторе“. Я как раз тогда собирался подарить книгу принцу и тогда же, на месте, доказал, что мое написание правильнее, чем байроновское, на что граф с улыбкой пожал плечами и высказал сожаление, что в столь красиво переплетенную книгу вкралась ошибка».

Не меньшую, а, вероятно, даже большую популярность снискал Андерсену «Импровизатор» за границей. Уже в следующем, 1836 году под названием «Юность и грезы одного итальянского поэта» роман вышел в Германии, в 1838—1839-м — в Швеции, в 1844-м — в России [145], в 1845-м — в Англии, в 1846-м — в Голландии, в 1847-м — во Франции и в 1851 году — в Чехии. Это был феноменальный, еще не виданный для датской литературы успех. Ни одно другое произведение датского автора не издавалось почти в одно время в семи разных странах. С этого момента Андерсен, если у него и существовали сомнения на счет своего таланта, мог считать себя состоявшимся писателем или, как ему всегда хотелось, Поэтом. Теперь он имел на это полное право, о чем и написал в автобиографии «Моя жизнь как сказка без вымысла»: «Эта книга помогла мне, образно выражаясь, вновь поднять свое жилище из пепла, она сплотила вокруг меня друзей и дала мне больше, чем любое другое произведение, написанное до этого: я впервые вполне ощутил, что получил истинное и заслуженное признание» [146].

Лишним доказательством тому служит тот факт, что Андерсена еще охотнее, чем прежде, стали приглашать в свои загородные имения его старые и новые знакомые. Среди них стоит отметить госпожу Линдегорд, щедрым гостеприимством которой в ее замке Люккесхольм [147], расположенном на востоке острова Фюн, Андерсен не раз пользовался летом в 1832, 1835–1837 и 1839 годах. Вот как весело проводил он в нем время в самом начале своего писательского успеха, о чем писал Эдварду Коллину 16 июля 1835 года: «Дорогой Эдуард! Знаешь, что выпало мне на долю в Люккесхольме? За мной так ухаживали, что я пробыл там вместо двух дней целых семнадцать! И чего только эти барышни не придумывали! Героя дня пытались даже напугать! Прятали мне под кровать живого петуха, привязывали к занавескам моей кровати бумажки с майскими жуками, сыпали в постель горох и т. д., но я живо раскрывал все их плутни и по великодушию своему даже не мстил за них. Раз подмывало меня, впрочем, лечь в виде привидения в постель одной из молодых барышень (они раз положили в мою куклу женского пола), но раздумал; пожалуй, это могли бы истолковать превратно, да и сама старая госпожа [148], которой я доверил свой план, с сомнением покачала головой!» [149]

Успех «Импровизатора» коренным образом повлиял на всю дальнейшую судьбу Андерсена. В частности, роман понравился влиятельному голштинскому аристократу и премьер-министру в 1831–1839 годах графу Конраду Ранцау-Брайтенбургу (1773–1845), стороннику единства Дании и Гольштейна, приславшему Андерсену восторженное письмо. В ответ писатель подарил ему экземпляр своего следующего романа «О. Т.» и встретился с ним, после чего тот исхлопотал для него ежегодную стипендию, размер которой (200 ригсдалеров в серебряной монете) с годами только увеличивался, составляя твердую основу для обеспечения минимально необходимых расходов поэта. Сообщая 5 июня 1838 года радостную новость Ингеману, Андерсен писал: «Ну вот, наконец-то я вырастил в своем саду хлебное деревце и теперь более не вынужден петь у каждой двери, выпрашивая кусок хлеба на пропитание». Отметим, что с течением времени и ростом популярности писателя за границей и на родине его «хлебное деревце» росло тоже: с 1845 года стипендия была увеличена до 600, а с 1860 года — до тысячи ригсдалеров; помощь государства отчасти освободила писателя от самых насущных материальных забот.

В финале «Импровизатора» Андерсен поставил понятную лишь его друзьям личную печать. 6 марта 1834 года Антонио со своей женой Марией и трехлетней дочкой Аннунциатой посещают остров Капри и на лодках отправляются к Голубому гроту, с которым у счастливых супругов связано судьбоносное мистическое переживание. На этот раз они находятся в пещере в компании двух датчан: один из них — «бледный, с выразительными чертами лица, был одет в синий костюм», второй — «невысокий и серьезный молодой человек с проницательным взглядом в белом костюме». В книге не объясняется, что это были сам Ханс Кристиан Андерсен и Хенрик Херц, посетившие Голубой грот на Капри как раз 6 марта 1834 года, что отмечено писателем в его дневнике.