Гончаров - Владимир Мельник Страница 39

Впрочем, не всё было так просто. «Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь, — я, такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду…» Кому-то слова о «решимости» могут показаться чистой бравадой. Подумаешь — подвиг: прокатиться за казённый счёт вокруг света, посетить Англию, Испанию, экзотические африканские и азиатские страны, набраться впечатлений на всю оставшуюся жизнь, да ещё и сделать после этого карьеру по службе, став известным самому высокому начальству и даже царской семье… Но эта беззаботная лёгкость — не более чем видимость. Гончаров принимал трудное для себя решение. Впереди были не только опасности морского плавания на военном корабле, но и несколько лет жизни не по своей воле. Это была совсем другая служба: без друзей в кружке Майковых, без литературных разговоров, без ухаживаний за милыми институтками, без петербургских кондитерских и свежих газет. Притом надо учесть огромную разницу между технической оснащённостью сегодняшних и тогдашних судов! Недаром перед путешествием Гончаров читал книгу «История кораблекрушений», а ещё до прихода в Англию, после сильнейших штормов, чуть не оставил судно, желая возвратиться сухим путём в Россию! Об «Истории кораблекрушений» он иронично писал: «Я в это время читал замечательную книгу, от которой нельзя оторваться… Это «История кораблекрушений», в которой собраны за старое и новое время все случаи известных кораблекрушений со всеми последствиями… Хорошо успокоение: прочесть подряд сто историй, одна страшнее и плачевнее другой, когда пускаешься года на три жить на море! Только и говорится

о том, как корабль стукнулся о камень, повалился на бок, как рухнули мачты, палубы, как гибли сотнями люди — одни раздавленные пушками, другие утонули… Взглянешь около себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке, в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы: не раз содрогнешься за участь путешественников!..»

И тем не менее романист решился на морское путешествие! Но нужно было ещё утрясти массу разных формальностей. Гончаров пожелал, например, иметь в непривычной для него обстановке денщика. Завязалась переписка с Главным морским штабом. В Центральном архиве Военно-Морского Флота хранится документ под названием: «Об отправлении в заграничное плавание фрегата «Паллада»». Здесь собрано все, что относится к подготовке путятинской экспедиции: «Его сиятельству господину дежурному генералу Главного морского штаба его Императорского Величества… Коллежского асессора Гончарова… Рапорт.

Осмеливаюсь утруждать ваше сиятельство покорнейшею просьбой: не изволите ли признать возможным приказать сделать по вверенному Вам департаменту распоряжение о назначении мне во время нахождения в командировке в должности секретаря при генерал-адъютанте Путятине, по чину моему, содержания на денщиков, я в таком случае покорнейше прошу дать знать о сем распоряжении г[осподину] командиру Фрегата «Паллада», для надлежащего исполнения. Коллежский асессор Гончаров. 25 сентября 1852» [170]. Внизу на гончаровском рапорте карандашом дежурного генерала вместо решения обозначен запрос в адрес начальника архива: «Получали ли довольствие на денщиков чиновники другого ведомства на флоте: Катакази, Дашков, Булгари и пр.» [171] На следующем листе — ответ на этот запрос: «По делам общего Архива Морского министерства, по вопросу о том, получали ли находившиеся на эскадре адмирала графа Гейдена, бывшей в Средиземном море с 1827-го года, чиновники Министерства иностранных дел Катакази, Дашков и Булгари, а также чиновник Морского министерства Бровцын и секретарь Бельковский довольствие на денщиков, — оказалось, что такового довольствия вышеозначенным лицам производимо не было. Начальник архива (подпись неразборчива). 27 сентября 1852».

Бюрократическая машина всегда работает по трафарету, она ищет в первую очередь прецедент. Если Катакази, Дашков, Булгари, Бровцын и Бельковский не получали довольствия на денщиков, то почему его должен получить господин Гончаров? Таков ход рассуждений и смысл запроса. Но то ли счастливой оказалась звезда писателя-путешественника, то ли присущую ему настойчивость проявил выполняющий важную государственную миссию адмирал Путятин, но в тот же день, 27 сентября 1852 года, как следует из записки к командиру фрегата «Паллада», вопрос о «довольствии» был решен, и притом, как мы знаем, благополучно. В результате Гончаров получил смекалистого и расторопного денщика Фадеева, а мы, читатели, — выразительный образ русского матроса, чье восприятие чужеземных стран, обычаев и народов составляет постоянный, колоритный фон для интригующего повествования во «Фрегате «Паллада»». Через десять дней, 7 октября 1852 года, русская военная эскадра вышла из Кронштадта в кругосветное плавание, на борту головного фрегата «Паллада» находился писатель Гончаров.

Целью экспедиции было установление политических и торговых связей с Японией. Результатом ее явилось заключение в Симоде (в 1855 году) выгодного для России торгового трактата, открывавшего русским купцам японские порты. Это была большая победа русской дипломатии. Свой вклад в общее дело внёс и секретарь адмирала Гончаров. Ведь великий князь прямо рассчитывал на то, что секретарь Путятина должен будет описать путешествие, и потому подыскивал на эту должность только литератора. В 1853 году адмирал Путятин писал министру просвещения A.C. Норову из Нагасаки: «… Много я обязан вам за рекомендацию и содействие в назначении г[осподина] Гончарова в состав нашей экспедиции. Он чрезвычайно полезен мне как для теперешних наших сношений с японцами, так и для описания всех происшествий, которые со временем должны сделаться известными публике… Имея дарование живо представлять предметы, г[осподин] Гончаров в состоянии будет придать им занимательный и яркий колорит…» Значит, устные рассказы Гончарова, на которые он был такой мастер, сразу убедили адмирала в том, что он «имеет дарование живо представлять предметы»…

Поход был трудный; мало кто знает, что многие русские моряки, особенно из младших чинов, не вернулись из него. Писатель, очевидно, не хотел «портить картину» путешествия изображением трудностей и скорбей, которые выпали на долю участников экспедиции. Даже в тех случаях, когда умолчания были невозможны, Гончаров старается смягчить печальное впечатление. Совсем иное находим в дневнике, который вёл архимандрит Аввакум, который, будучи корабельным священником, должен был принимать на себя все удары, все скорби людей. Так, 23 июня 1853 года в Гонконге отец Аввакум записал в своем дневнике: «Поутру я ездил в госпиталь причащать матроса Федота Алексеева (безрукого матроса, одержимого лихорадкой)». И уже на следующий день: «В 5 1/2 часов отправился в госпиталь отпевать умершего матроса Федота Алексеева. Гроб проводил за город». [172] Через два месяца, 6 сентября, — новая запись: «В 6 1/2 часов обедня. По окончании оной при подъеме стеньги один матрос Борисов Адриан свалился с салинга на палубу, ушибся ужасно, поднят без чувств; пущена кровь, пришел в чувства, приобщен Святой Тайне. В 11/2 часов умер». [173] На следующий день совершено было отпевание: «7 сентября. Понедельник. В 5 часов утра обедня и отпевание матроса; все это кончилось в 7 часов». [174] Вскоре — новая смерть: 13 ноября отец Аввакум «поутру отпел панихиду по князе Урусове». [175] Эти грустные страницы плавания писатель оставляет за рамками своей книги. Много раз фрегат попадал в сильнейшие штормы, которые потребовали от команды полного напряжения сил. Часто казалось, что старый корабль не выдержит напора грозных океанских штормов. К тому же в 1853 году началась Крымская война. Турция и её союзники объявили войну России. Война шла не только в Крыму, но и на дальневосточных берегах России. Английский флот попытался захватить Камчатку. Известно, что англичанам был отдан специальный приказ: захватить русскую эскадру. Гончаров рассказывал, что адмирал Путятин собрал у себя старших офицеров «Паллады» и сообщил, что, поскольку парусный фрегат не в состоянии успешно сразиться с паровыми кораблями неприятеля, он принял решение «сцепиться с ними и взорваться». Секретарь адмирала Гончаров присутствовал на этом совещании офицеров. Но он проявит при этом выдержку и хладнокровие, ничем не выдавая своих чувств: истинный волжанин! А в письме к Майковым напишет: «А у нас поговаривают, что живьем не отдадутся, — и если нужно, то будут биться, слышь, до последней капли крови».