Юрий Никулин - Иева Пожарская Страница 39

…Карандаш с деловым видом торопливо идет через манеж. В руках у него свернутая трубочкой афиша. Инспектор манежа задает ему свой обычный вопрос:

— Карандаш, ты куда?

— Иду читать лекцию о борьбе с предрассудками и суевериями. Вот! — говорит он своим скрипучим дискантом и разворачивает афишу.

— Желаю удачи.

— Сплюньте, чтобы не сглазить, — говорит Карандаш. — Ну, я пошел.

И тут дорогу ему перебегает черная кошка. Карандаш растерян и напуган: удачи не будет. Борец с суевериями поворачивается и убегает…

В общем-то, реприза пустяковая, но для нее был нужен кот, пересекающий манеж. Причем пересекающий по строго заданной линии. Шаг вправо, шаг влево — Карандашу это уже не подходило. Кота нашли, но прошел не один месяц, прежде чем он привык к своей роли. Сначала кот вообще не хотел быть на манеже и стремглав убегал за кулисы, едва только его выносили на репетицию. Его явно пугали запахи хищников, которыми за много лет пропиталась арена, — он чувствовал здесь чужую территорию. Чтобы преодолеть этот страх, Карандаш начал кормить кота только на манеже. Ну, голод — не тетка, пришлось коту привыкнуть выходить на манеж. Но, едва поев, полакав молочка из блюдечка, кот в одну секунду вздрызгивал за кулисы — и нет его! А надо-то было, чтобы он бежал точно через середину арены, не меняя направления и не останавливаясь. И началась следующая стадия работы. Карандаш стал прокладывать колбасой как бы пунктирную линию через манеж: у самого барьера лежал первый кусочек колбасы, второй кусочек клали через полметра от первого, третий — еще через полметра. И так по всему диаметру арены. Перебегая от кусочка к кусочку, голодный кот усвоил некий вектор своего движения. С каждым разом расстояние между кусочками колбасы Карандаш увеличивал, и спустя пару месяцев кот привык к тому, что лакомство для него лежит на противоположной стороне манежа.

Затем Карандаш начал приучать кота к атмосфере вечернего спектакля. Во время репетиций зажигали полный свет, включали громкую музыку, в первых рядах садились артисты, униформисты, другие сотрудники цирка. Они шумели, хлопали стульями, изображая переполненный зрительный зал, пока кот не привык к такой обстановке. И только после этого номер Карандаша о борьбе с суевериями стали показывать на публике. Полгода ушло на репризу, длящуюся во время представления три минуты, но кот бегал по манежу именно так, как этого хотел Карандаш, с точностью до сантиметра.

Вот примерно так же, как и с котом, Карандаш работал со своими ассистентами, уча их всему. Уча упорно, требовательно, добиваясь нужного ему результата, несмотря ни на что…

* * *

Премьера в Кемеровском цирке была назначена на следующий день после приезда артистов. Программа была построена так: «Сценка на лошади» (та самая, в которой Юра поработал еще студийцем) шла в программе четвертым номером. После нее Юра с Борисом бежали гримироваться для другой клоунады — «Автокомбинат». Потом Никулин переодевался в костюм дворника для номера с разбитой статуей Венеры. В третьем отделении программы показывали клоунаду «Лейка». Всё бы ничего, но в ней Юре с Карандашом приходилось обливаться водой.

«Сценка на лошади» проходила довольно гладко: она ведь обкаталась еще в Москве. С клоунадой «Комбинат бытового обслуживания» (или «Автокомбинат», как клоуны называли ее между собой) дело было хуже. По сюжету, директор химчистки в ней (Никулин) заталкивает Карандаша в большой ящик — «автоматический комбинат». Карандаш проходил в ящике химическую обработку и вываливался оттуда черный от копоти, в обгоревшем костюме.

Зрители хорошо принимали всё, что делал Карандаш. Смеялись и над трюками, которые проделывал в присутствии Карандаша Никулин — а он то падал с лестницы, то пытался потушить пожар после взрыва ящика. Но стоило Юре остаться с публикой один на один, то что бы он ни говорил, что бы ни делал, в зале стояла гробовая тишина. Самое неприятное заключалось в том, что в Москве «Автокомбинат» вместе с Карандашом исполняли клоуны Демаш и Мозель. И публика, глядя на них, просто рыдала от смеха! Никулин с Романовым делали всё точь-в-точь, как Демаш с Мозелем, — а зал не реагировал.

Карандаш злился. Никулин попробовал применить старый клоунский беспроигрышный прием — упасть, споткнувшись о барьер. Никакого эффекта. Карандаш дал ему в руки авоську с пустыми консервными банками. Полегчало: теперь, когда Юра падал, и банки с шумом рассыпались в боковом проходе, смех кое-где слышался. Но как далеко это было от мозельского успеха! Ничего не получалось у Никулина и с выходом в клоунаде.

— Клоун обязательно должен сказать публике свое особенное, смешное «здравствуйте», — наставлял Юру Карандаш. — Он выходит на манеж, и публика должна сразу встретить его смехом, только тогда всё пойдет как надо. А вас встречают молча. Никулин, попробуйте, что ли, петь на выходе…

Песня тоже не помогала. Юра выбрал популярную в то время «Закаляйся, если хочешь быть здоров» из фильма «Первая перчатка». Но публика, вместо того чтобы смеяться, вздрагивала от неожиданности, а некоторые дети в зале даже пугались. Но на одном из представлений Юра запел куплет не сначала, а со строчки «Водой холодной обливайся…», и случайно на слове «холодной» голос у него вдруг сорвался. И тут в зале засмеялись. Юра зацепился за эту соломинку. Так постепенно, по крупицам, он выуживал смех у публики.

Карандаш своих ассистентов почти никогда не хвалил. А им приходилось трудно. Днем репетировали, вечером — представление, между репетициями и спектаклем выполняли разные поручения Карандаша, чинили реквизит, приводили в порядок костюмы. Кстати, костюмы, которые Никулину и Романову разрешили взять после выпуска из студии клоунады, Карандашу не понравились, и он подобрал им новые, порывшись в своих многочисленных сундуках. Никулину достались короткие брюки, белая рубашка с узким черным галстуком, соломенная шляпа-канотье и узкие длинноносые туфли. Грим Юре тоже сделал Карандаш: рыжий парик, курносый нос из гуммоза, на веках черные точки… А теперь представьте Никулина в его последнем клоунском образе, который он много лет искал и в котором полюбился публике. Какая гигантская разница во внешности! Кстати, Карандаш тоже много лет искал свой артистический облик, пока от простого копирования внешности Чарли Чаплина пришел «к себе» .

Публика в Кемерове да и во всех других сибирских городах, куда Карандаш приезжал выступать, брала цирковые кассы приступом. По просьбе директоров цирков Карандаш и его ассистенты работали почти без выходных. По субботам и воскресеньям давали по четыре представления. Никулин и Романов очень уставали, тем более что они занимались и всей технической частью: в антрактах готовили реквизит, перед началом представления должны были чистить животных, заряжать «автокомбинат», выгуливать собак. А разбор прошедшего спектакля — знаменитые «пятиминутки» Карандаша! Они растягивались так, что парни уходили из цирка последними, уже в глубокой темноте, и пожарник запирал за ними дверь цирка, гремя всеми засовами. Прервать Карандаша или ускорить течение его беседы никто не решался. А о чем-то спросить — это значило подбросить еще одну долгоиграющую тему для разговора. Но слушать Никулин умел. Он пытался найти среди всех многоэтажных карандашевских сравнений, метафор и гипербол запрятанную глубоко тайну: как стать великим клоуном. Или хотя бы хорошим клоуном. Или хотя бы клоуном, который выходит на арену, и зрители уже ему рады. Постепенно он начинал понимать, что наука смешить людей — одна из самых серьезных и парадоксальных. То, что, как ему казалось, должно рождать у людей гомерический хохот, порой не вызывало и тени улыбки, и ему пришлось изрядно помучиться, прежде чем он стал интересен зрителю.