Педро Жестокий - Франсуа Пиетри Страница 39

Братьев графа Энрике, бастардов Фадрика и Тельо, так же как и канцлера Альбукерка, пощадили не больше. И, возможно, в этом случае обвинения более обоснованны. О Самуеле эль Леви говорилось, что тот был настоящим опытным колдуном, который сознательно навлек порчу на своего хозяина, чтобы за его счет обогатиться. Король Педро — жертва колдовства Леви, превратившего его в кровожадный автомат, хотя на самом деле он — сама доброта и кротость. Еврей, ожидая конфискации, в которой он примет участие, гадает на кофейной гуще, кипящем масле, внутренностях барана, смотрит на звезды, применяет гипноз, пророчествует и таким образом узнает о предательстве одного богатого сеньора, а суеверный и легковерный король поспешно выносит тому приговор и обирает его.

Но все эти глупые россказни еще ничто по сравнению с теми, жертвами которых станут две женщины, королева Бланка и ла Падилья, единственные вызывающие симпатию лица в королевском окружении. Широко распространились нелепейшие рассказы о будто бы имевшей место любви королевы Бланки и дона Фадрика, легшие в основу рассказа Гратиа-Деи.

Фадрик, которому его брат король поручил попросить у Иоанна Доброго руку его племянницы Бланки Бурбонской, сопровождает ее из Парижа в Вальядолид. И во время путешествия молодая принцесса принимает ухаживания своего будущего шурина. Якобы здесь скрывалась истинная, скрытая из-за боязни скандала причина, по которой Педро Жестокий испытывал к Бланке отвращение, и именно это заставило сурового мужа принести в жертву и жену, и ее любовника. «Если инфанту дону Фадрику и донне Бланке, — намекает один из этих рассказчиков, — потребовался целый год, чтобы доехать из Франции в Испанию, то это потому, что дороги были очень плохие или они выбрали не лучшую дорогу…»

Однако в брачном контракте несчастной королевы, который сохранился во французских архивах, не упоминается о присутствии Фадрика на этой церемонии. По другим документам Фадрик почти не покидал Лерену в этот период, а Бланку сопровождали лишь Альвар Гарсия Дальборнос и архиепископ Санчес де ла Роша. Что касается длительности путешествия через Францию, оно объясняется только тем, что Иоанн Добрый слишком долго собирал приданое.

Вторая нелепая история, заимствованная из неизвестной андалузской легенды, рассказывает о том, что Падилья, чтобы отдалить Педро от его жены, по совету еврея-колдуна подарила королю золотой ремень, который в день свадьбы превратился в змею. После этого ла Падилье не составило большого труда убедить своего любовника короля в том, что королева Бланка — колдунья, желающая его гибели.

Еще одна история рисует наивного короля Педро жертвой другого колдовства. Ла Падилья благодаря любовному напитку, полученному от цыган, тайной королевой которых она являлась (цыгане появились в Европе только сто лет спустя!), заколдовала молодого государя, и он увидел свою жену в таком отвратительном свете, что та навсегда вызвала в нем отвращение.

Вот такой вздор большое количество писателей XVIII века не боялись использовать и находили его достаточным, чтобы снять с Педро Жестокого, этого защитника, с их точки зрения, невиновных и слабых, обвинение в том, что он отравил, естественно, с самыми чистыми намерениями, несчастную Бланку Бурбонскую, свою супругу…

Итак, теперь легенда сильна как никогда. Все виды творчества — история, роман, поэзия, театр — внесли свой вклад в укрепление ее позиций. Когда такие взгляды на дона Педро прижились в беспокойном обществе XVIII века, с энтузиазмом приветствующим борьбу с аристократией и духовенством, пусть даже исходящую со стороны самого жестокого короля, они стали, в определенном смысле, национальной идеей. И тот же самый король Педро, вступавший в союз сначала с португальцами, затем с англичанами и наконец с маврами Гранады, отныне выглядит героической жертвой иностранного вторжения, инспирированного злым королем Франции.

Этого оказалось достаточно, чтобы заинтересовать Вольтера.

В то время, когда Дель Посо пишет и публикует в Испании «Защиту короля Педро», во Франции два драматических автора, разные по своей известности, разрабатывают образ того же персонажа. Судя по всему, этот герой и их привлек возможностью обвинить дворян в высокомерии, а духовенство — в незаконном присвоении чужих территорий.

Нет никаких указаний, что такое совпадение объясняется связью между ними, неким общим замыслом, следы которого можно безуспешно искать в предисловии, посвящении, переписке. Однако сложно представить, что легенда о Педро Жестоком пересекла Пиренеи лишь по воле случая, а популярность, которой она пользовалась тогда на полуострове, не повлияла на выбор сюжета, который сам по себе вряд ли мог заинтересовать французское общество. Но с уверенностью можно утверждать лишь то, что литература Франции и Испании развивалась тогда в одном направлении; их писатели очень тесно контактиро-вали друг с другом; в театре, как и в XVII веке, очень часто происходили заимствования и с той и с другой стороны, а иногда речь шла даже о плагиате. Более чем вероятно, что Белуа и Вольтер, поставив первый в 1772 году, а второй — в 1775 году трагедию о Педро Жестоком, черпали вдохновение в легенде, пришедшей из Испании, тем более что она отражала идеи, которые они разделяли.

Мы слишком увлеклись бы анализом, если бы стали комментировать пьесу Белуа, которая представляет собой всего лишь высокопарную компиляцию всего того, что до него уже сказали многие испанские авторы. Белуа — это псевдоним Пьера-Лорана Бьюрета, под которым ныне забытый драматург в 1750 году весьма скромно начал карьеру комического актера. Прославил его бурный успех «Осады Кале», и благодаря этому произведению он стал членом Французской академии, несмотря на насмешки Гримма. Зато потом ему в течение нескольких месяцев пришлось пережить холодный прием публики, которым она встретила его «Дона Педро Жестокого», трагедию из пяти актов в стихах, сыгранную всего два раза. Пьеса так и осталась бы неизвестной, если бы швейцарский издатель Вольтера не сделал в предисловии двусмысленного намека в ее адрес. Там, в частности, говорилось, что «известный автор "Осады Кале"», узнав, что Вольтер «что-то пишет на этот же сюжет», уступил ему дорогу и отказался ставить свою пьесу. Ясно, что такое высказывание не имело отношения к истине, но Белуа к тому времени уже был мертв и не смог это опровергнуть. В действительности оба произведения различаются в одном существенном моменте. В пьесе Белуа, несмотря на невероятное нагромождение исторического вранья, похвала в адрес Педро выглядит случайной, а героической фигурой является граф Трастамарский, из уст которого звучат великие заповеди:

Вольтер меняет роли и, продолжая немного по-своему интерпретировать текст «своего благосклонного друга», повторяет, делая положительным героем короля Педро, а отрицательным — бастарда, более популярную легенду о «борце за справедливость». Это еще один повод для того, чтобы более пристально рассмотреть его пьесу.