1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский Страница 39

И не надо спешить с выводами, будто Наполеон не осознавал этого. За немногие недели до выступления он озвучивал особенно туманные фаталистические комментарии. «И что же мне поделать, коли тщета власти влечет меня к диктаторству над миром?» – заявил он одному из министров, пытавшихся отговорить его от войны. «Я чувствую, как нечто тянет меня к неведомой цели», – говорил он другому {138}. Этот фатализм вполне объясняет отсутствие скорости и решительности в действиях императора французов, бывших прежде его типичными чертами. В то время как в марте гигантская военная машина обретала очертания в северных и восточных районах Германии, продолжались дипломатические реверансы.

Под гром рассуждений относительно выбрасывания из Европы варварских орд, незадачливый русский посол в Париже, князь Куракин, никак не мог выбраться из передряги. Он и прежде-то никогда не приходил в восторг от доставшейся должности, находя все более сложным выполнение порученной ему миссии в условиях нарастания напряженности в отношениях между Наполеоном и Александром. Обстановка ничуть не улучшилась, когда в феврале в Париже разразился шпионский скандал, связанный с представителем Александра для специальных поручений, полковником Чернышевым. Тот в течение некоторого времени содержал на жаловании клерка из французского военного министерства в целях выуживания данных в отношении количества французских войск и маршрутов их продвижения. Французская полиция кое-что пронюхала о происходящем и информировала Наполеона. 25 февраля, как раз накануне отъезда Чернышева в Санкт-Петербург с личным письмом к Александру императора, последний почтил посланника длительной беседой, в которой обходился с ним сердечно и уважительно. На следующий день полиция ворвалась в апартаменты, только что оставленные Чернышевым, и все дело вскрылось с совершенной ясностью.

Куракину пришлось выслушать потоки направленной на самооправдание яростной риторики императора, обрушенные на его голову в связи с данным предметом. Видя уходящие из Парижа в сторону Германии войска, князь чувствовал себя очутившимся в совершенно смехотворном положении. Он считал разумным просить о паспортах и разрешении на выезд, но всякий раз, когда заговаривал о том с Маре или с самим Наполеоном, оба демонстрировали полнейшее удивление, уверяя Куракина в отсутствии каких-то поводов для его отъезда, каковой, по их мнению, выглядел бы практически как объявление войны {139}.

24 апреля Куракин обратился к Маре по поводу письма от Александра, где содержалось утверждение о нежелании России вести переговоры с Францией до тех пор, пока войска ее не уберутся за Рейн. Пожалуй, многовато, особенно если учесть, что всего двумя неделями ранее Александр выехал в расположение армий на границе великого герцогства Варшавского. 27 апреля Куракин получил аудиенцию у Наполеона в Тюильри для обсуждения послания царя. Беседа оказалась не такой бурной, как можно было бы ожидать, и Наполеон вручил русскому послу письмо для Александра. В нем Наполеон выразил сожаление по поводу попыток царя приказывать ему, где дислоцировать войска, в то время как сам он возглавлял армию на рубежах великого герцогства. «Ваше Величество позволит мне, однако, уверить его, что, коли заговором судьбы суждено будет сделать войну между нами неизбежной, сие ни в коей мере не нарушит теплых чувств, пробужденных во мне Вашем Величеством, каковые и в самом худшем случае никак не подвержены превратности и возможности перемены», – закончил Наполеон {140}.

Но император французов не мог долее откладывать решительных действий – надо было ехать принимать командование армией. Прежде чем тронуться в путь, Наполеон отдал распоряжения по части обороны и управления Францией. Хотя он и бросил камушек на удачу, сделав Британии предложение о мире на условиях вывода всех французских и британских войск с Пиренейского полуострова, оставления Жозефа королем Испании и возвращения династии Браганса в Португалию, успеха от этой инициативы не ждал. Посему император усилил береговую оборону, чтобы отбить у британцев любую охоту на вторжение, и организовал национальную гвардию из 100 000 чел., которую представлялось возможным использовать в случае возникновения какой-то опасной ситуации на домашнем фронте.

Наполеон подумывал оставить регентом принца Евгения, но потом отказался от такой мысли. На самом деле он доверил распоряжаться делами в Париже архиканцлеру империи Жан-Жаку Камбасересу. Тому поручалось председательствовать в Государственном совете, каковой представлял собой неполитический исполнительный орган, состоявший из способных и верных специалистов.

В последней беседе накануне отбытия Наполеона Этьен Паскье, префект полиции, высказал озабоченность в связи с опасностью попыток противников существующего режима на разных уровнях захватить власть, пока император находится так далеко от Парижа, в то время на месте не окажется никого с полномочиями, достаточными для решительного подавления восстания. «Наполеон, казалось, был поражен такой возможностью, – вспоминал префект. – Когда я закончил, он хранил молчание, расхаживая туда и сюда между окном и камином, скрестив руки за спиной, как человек, глубоко объятый раздумьями. Я следовал за ним, когда он резко повернулся ко мне и произнес следующее: “Да, в ваших словах, безусловно, есть известная доля правды. Это лишь еще одна проблема в дополнение к тем, кои выпадают на мою долю в сем величайшем, труднейшем деле из всех, за какие я принимался. Но надо достигать того, за что берешься. До свиданья, monsieur le préfet”» {141}.

Наполеон умел скрывать волнение, которое наверняка испытывал. «Никогда прежде отъезд в армию не выглядел таким приятным путешествием», – отмечал барон Фэн, когда император выступил из Сен-Клу в субботу, 9 мая, с Марией-Луизой и довольно солидной частью двора {142}. Скоро всем стало видно – грядет император.

В Майнце Наполеон дал смотр войскам и принял великого герцога Гессен-Дармштадтского и князя Анхальт-Кётена, прибывших засвидетельствовать ему почтение. В Вюрцбурге, где император остановился на ночлег с 13 на 14 мая, он нашел короля Вюртемберга и великого герцога Баденского, ожидавших государя как вернейшие из вассалов.

16 мая Наполеона приветствовали король и королева Саксонии, выехавшие встречать высокого гостя. Вместе они тем же вечером с триумфом вступили в Дрезден в свете факелов, под грохот орудийного салюта и колокольный звон. Следующим утром lever [утренний выход] императора французов почтили своим присутствием князья Саксен-Веймара, Саксен-Кобурга и Дессау. За всем этим последовала торжественная месса (было воскресенье), на которой присутствовал весь двор и дипломатический корпус. Наполеон не поленился особо поприветствовать представителя России. Позднее в тот же день в Дрезден прибыли королева Вестфалии и великий герцог Вюрцбургский, а назавтра – император Австрии Франц с императрицей. Спустя несколько дней приехал и Фридрих-Вильгельм Прусский с сыном, кронпринцем.