До и после смерти Сталина - Леонид Млечин Страница 4

— Эй, ты!

Надежда Аллилуева вспылила:

— Я тебе не «эй, ты»!

Она вскочила и вышла из комнаты. За ней последовала Полина Семеновна Жемчужина. Они вдвоем долго гуляли по осеннему Кремлю. При Сталине он был закрыт для посетителей. Никого, кроме охраны, там не было.

Жемчужина расскажет потом, что Надежда жаловалась на мужа. Она ревновала Сталина и считала, что у нее имеются для этого основания. Дочери Сталина, Светлане, позднее Полина Семеновна рассказывала:

— Отец был груб, ей было с ним трудно — это все знали; но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья, Надю все так любили… Кто бы мог подумать! Конечно, это был не идеальный брак, но бывает ли он вообще идеальным?

Надежда Аллилуева вроде бы успокоилась и пошла домой — семья генерального секретаря жила в Потешном корпусе Кремля. Сталин и Аллилуева спали в разных комнатах. Она у себя. Он — в кабинете или в небольшой комнате с телефоном возле столовой. Там он и лег в ту ночь после банкета. Это значит, что в те роковые часы, часы отчаяния, тоски, сжигавшей ее ревности, Надежда Аллилуева осталась совсем одна. Если бы Сталин, вернувшись, захотел объясниться или вообще посмотреть, что там происходит с его женой, она, возможно, осталась бы жива. Но он вернулся от Ворошилова в прекрасном настроении и, надо полагать, не хотел его портить неприятными объяснениями с женой.

Утром Надежду пришла будить экономка и нашла ее мертвой. Она застрелилась из дамского пистолета, который ей привез брат Павел Аллилуев… 10 ноября 1932 года «Известия» сообщили о кончине «активного и преданного члена партии, слушательницы отделения искусственного волокна химического факультета Промакадемии Надежды Сергеевны Аллилуевой».

Потом станет ясно, что присутствие Надежды благотворно влияло на Сталина. При ее жизни в доме Сталина не было тяжелых застолий, которые часто заканчивались каким-нибудь непотребством. Перепившиеся члены политбюро швыряли спелые помидоры в потолок и хохотали как сумасшедшие. После смерти жены Сталин сильно изменился. Мрачные черты постепенно брали верх. Сталин стал больше пить, просиживал за обеденным столом по три-четыре часа, пока алкоголь не затуманивал мозги. Долго не отпускал сотрапезников — боялся оставаться один.

В начале тридцатых Сталин прислушивался к мнению Полины Семеновны Жемчужиной. Она внушала вождю, что необходимо развивать парфюмерию, потому что женщинам нужно не только мыло, но и духи, и косметика. Жемчужина возглавила трест мыловаренно-парфюмерной промышленности, а летом 1936 года — Главное управление мыловаренной и парфюмерно-косметической промышленности наркомата пищевой промышленности. Через год — она уже заместитель наркома пищевой промышленности.

В январе 1939 года Сталин сделал ее наркомом рыбной промышленности, распорядился избрать кандидатом в члены ЦК и депутатом Верховного Совета СССР. Наградил орденами Ленина, Трудового Красного знамени, Красной звезды, Знак Почета.

Но отношение Сталина к Молотову уже изменилось. Вячеслав Михайлович, который возглавлял правительство, получил неожиданное назначение в наркомат иностранных дел. Не все тогда поняли, что он отодвинут в сторону и утратил роль второго человека.

А у его жены возникли куда более серьезные неприятности. На нее завели дело в наркомате внутренних дел по обвинению в связях с «врагами народа и шпионами». Хотя по этому обвинению следовало судить, прежде всего, самого Сталина — это же он назначал на высокие должности тех, кого потом сам объявлял врагами.

Начались аресты по ее делу. В июне 1939 года взяли врача Илью Львовича Белахова, директора Института косметики и гигиены, входившего в систему главного управления парфюмерной промышленности (то есть он подчинялся Жемчужиной). Ордер на арест подписал первый заместитель наркома комиссар госбезопасности 3-го ранга Всеволод Николаевич Меркулов.

Показания на Полину Жемчужину нужны были срочно, поэтому допрашивали Илью Белахова с особой жестокостью. Руководил этим Всеволод Меркулов.

Пройдет время и Меркулов скажет о себе: «Я был наивным, очень скромным и очень застенчивым человеком. Несколько замкнутым и молчаливым. Речей я не произносил и так и не научился произносить их до сих пор. Язык у меня был словно чем-то скован».

Если Меркулов и был когда-то скромным и застенчивым, то на чекистской службе он успешно избавился от своих недостатков.

«С первого же дня ареста меня нещадно избивали по 3–4 раза в день, — писал Белахов в заявлении прокурору, которое начальник тюрьмы переслал в секретариат Меркулова. — Избивали резиновыми палками, стальными пружинами и линейками, били по половым частям. Я терял сознание. Прижигали меня горячими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били. Потом перевязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали. Я мочился кровью, перешибли позвоночник, я стал терять зрение.

От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь. Шпионской деятельностью я никогда не занимался. Мне говорили, чтобы я только написал маленькое заявление на имя наркома, что я себя в этом признаю виновным, а факты мне они сами подскажут».

Арестованного привели к наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии. Тот щедро пообещал:

— Белахов, будьте откровенны, вернетесь на свободу и будете работать. Правда, первое время не в Москве, а в провинциальном вузе. Потом переедете в Москву.

Белахов клеветать на Полину Семеновну не пожелал. Берия приказал арестованному лечь на пол, спустив брюки, и кивнул сидевшему в кабинете Кобулову. Заместитель наркома внутренних дел Богдан Захарович Кобулов сам избил арестованного резиновой палкой.

Берия и Молотов часто виделись, Лаврентий Павлович самым дружеским образом приветствовал главу правительства. Они были на «ты». Его первый заместитель Меркулов почтительно кланялся Вячеславу Михайловичу. И при этом они оба из кожи вон лезли, чтобы посадить его любимую жену…

Илью Львовича Белахова держали в камере до начала войны. Он написал письмо Меркулову, не подозревая, что тот и отправил его за решетку:

«Я невиновен, и я умоляю спасти меня. Я умоляю вас обратить внимание на незаконность и преступность некоторых лиц, которые вели следствие. В процессе следствия меня избивали, пытали, принуждая подписывать несуществующие факты. Я не могу передать вам всю тяжесть перенесенных мною мук и страданий».

Осенью сорок первого его расстреляли без суда и следствия.

18 октября 1941 года нарком Берия вручил секретное поручение № 2756/б сотруднику для особых поручений спецгруппы НКВД старшему лейтенанту госбезопасности Демьяну Эммануиловичу Семенихину:

«С получением сего предлагается вам выехать в город Куйбышев и привести в исполнение приговор — к высшей мере наказания — расстрелять следующих заключенных…

Об исполнении донести».

В списке обреченных под номером 22 значился Илья Львович Белахов. В справке 1-го спецотдела НКВД сказано, что его расстреляли 1 ноября 1941 года. Старший лейтенант госбезопасности Семенихин выполнил поручение наркома. Через два года он вырос до подполковника госбезопасности и получил орден Красного знамени.