Император Юлиан - Гор Видал Страница 4

Главный вопрос, стоящий перед нами, таков: насколько усердно будет Феодосий проводить в жизнь свой эдикт? У императоров, которые слушаются епископов, вошло в обычай хулить ту самую цивилизацию, которая их породила. Это непоследовательно, однако логичность никогда не относилась к достоинствам христианской веры. Тайный сговор между нашими правителями и епископами - по сути, не что иное, как величайший абсурд. Императоры гордятся тем, что царствуют в Римской империи и получают власть из рук римского сената; правда, на самом деле мы уже сто лет как не подчиняемся Риму, но форма государственного устройства остается прежней, а значит, ни один государь, именующий себя Августом, просто не может быть христианином - по крайней мере до тех пор, пока в здании римского сената стоит нехристианский символ - Алтарь победы. Однако для христиан подобные противоречия так же несущественны, как облачка на ясном небе, и я даже перестал указывать на них в лекциях: ведь большинство моих учеников - христиане, и я, видимо, должен быть им еще благодарен за то, что именно меня они избрали в качестве преподавателя той самой философии, которую их вера ниспровергает. Как это комично, Приск! И в то же время как трагично!

Ну, а пока нам ничего не остается, как ждать дальнейшего развития событий. День ото дня императору становится лучше, и полагают, в мае он выступит в поход против готов, которые по-прежнему грозят захватить македонские топи. Если он решит отправиться на север, то вернется не ранее чем в конце лета или даже осенью, а это означает, что я смогу с ним встретиться лишь в Фессалониках или, еще того хуже, на поле брани. В таком случае я не сомневаюсь, что это путешествие станет последним в моей жизни, ибо мое здоровье, не в пример твоему, все ухудшается. Приступы кашля так меня изнуряют, что я жажду смерти. Кроме того, на руках у меня появилась какая-то непонятная сыпь - видимо, оттого, что на днях я поел несвежей камбалы (сколь схоже с Диогеном и его роковым сырым осьминогом!), а возможно, это просто от дурной крови. Если бы только в Антиохию приехал Оривасий! Он единственный врач, которому я доверяю. Того же мнения был и Юлиан - он говаривал: "Сам бог Асклепий открыл Оривасию тайны, известные лишь небожителям".

За прошедшие годы я сделал много набросков к биографии Юлиана. Сейчас они лежат на моем столе. Осталось только упорядочить этот материал - и, разумеется, получить записки Юлиана. Пожалуйста, пришли их мне, как только копия будет готова. Этим летом я буду работать над ними, так как лекций я больше не читаю. Я счел целесообразным затаиться и подождать, куда подует ветер.

Нет нужды сообщать, что Антиохия не обратила ни малейшего внимания на императорский эдикт. На моей памяти этот город всегда подчинялся верховной власти не иначе, как под угрозой меча. Я много раз предупреждал городской сенат, что императоры не любят неповиновения, но антиохийцы считают себя превыше закона и кары. Умные всегда более безрассудны, нежели глупцы. Я дрожу за судьбу Антиохии, хотя ныне ее непочтение к указам цезарей мне на руку.

Пока что ничего страшного не произошло. Мои друзья-христиане, как обычно, приходят меня навещать (будто в насмешку, очень многие из моих бывших учеников уже прошли в епископы). Мои коллеги, которые продолжают читать лекции, говорят мне, что их занятия идут обычным чередом. Следующий ход за Феодосием, или, точнее, за епископами. К счастью, они так заняты междоусобной грызней, что им не до нас, и мы пока держимся. Однако, читая между строчек эдикта Феодосия, я подозреваю, что грядет кровавая баня. С особой яростью он обрушивается на сторонников покойного пресвитера Ария на том основании, что галилеянам, мол, следует ныне создать не более не менее как всеобщую католическую церковь с единым вероучением! Мы же в противовес этому должны написать правдивую биографию Юлиана. Итак, сплетем же вместе из Аполлонова лавра последний венок на чело философии и этим смелым шагом попытаемся противостоять той зиме, что в нашем мире грозит прийти на смену бурной поздней осени. Я хочу, чтобы потомки узнали, какие надежды возлагали мы на жизнь и как близок был Юлиан к тому, чтобы излечить галилейскую болезнь. Если мы добросовестно выполним наш труд, он уподобится семени, брошенному в землю осенью, чтобы дождаться возвращения солнца и расцвести.

Между прочим, цены на переписку книг в Афинах, видимо, неимоверно возросли по сравнению с прошлым годом, когда я приезжал туда поработать. По-моему, восемьдесят золотых солидов - чрезмерная цена за, как ты пишешь, неоконченные записки, которые не могут быть велики по объему. Не далее как прошлым летом я купил сборник работ Плотина, наверное, втрое больше записок Юлиана, всего за тридцать солидов. Столько же передаст тебе вместе с этим письмом мой друг, отплывающий завтра в Афины. Вновь передаю наилучшие пожелания несравненной Гиппии и тебе, мой старый друг и соратник в философских битвах.

Приск - Либанию Афины, июнь 380 г.

Посылаю тебе с моим учеником Главком чуть менее половины записок императора Юлиана. Переписка этой части обошлась мне как раз в тридцать солидов. Получив недостающие пятьдесят, я вышлю тебе оставшуюся часть. По-видимому, афинский переписчик, который исполнял твой заказ прошлым летом, был твоим поклонником и сделал тебе скидку в знак почтения перед твоими выдающимися заслугами в философии и риторике.

Я не разделяю твоего пессимизма относительно нового императора. Вряд ли мы выбрали бы его, предоставься нам такая возможность, но беда в том, что ее-то как раз у нас никогда и не было. Восхождение Юлиана на престол - дело рук Фортуны, богини, известной своим безразличием к человеческим нуждам. Едва ли при нашей жизни появится еще один Юлиан, это непреложный факт.

С тех пор как я написал тебе свое предыдущее письмо, я внимательно изучил эдикт Феодосия. Хотя он звучит жестче, нежели эдикт Константина, думаю, первыми его жертвами станут христиане - последователи Ария. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. В политике это случается со мною сплошь и рядом, и, без сомнения, этот недостаток - следствие философского склада ума. Впрочем, в меня вселяет надежду прошлогоднее назначение консулом, с позволения сказать, поэта Авзония. Слыхал о таком? Уверен, ты его читал; если же нет, тебя ожидает истинное наслаждение. Недавно я досконально изучил историю его карьеры. Родился он в семье преуспевающего врача из Бордо. Однако звездный час его настал, когда император Валентиниан назначил его учителем своего сына Грациана. Как пишет сам Авзоний, он "своими руками сформировал характер царственного дитяти". Когда тот стал императором, он вознаградил своего старого учителя, назначив его преторианским префектом Галлии, а в прошлом году - и консулом. Обо всем этом я упоминаю, поскольку Авзоний к нам благоволит. Кроме того, он имеет большое влияние не только на Грациана (этот слишком занят охотой на кабанов в Галлии, чтобы нам досаждать), но и на Феодосия. Очевидно, что тебе нужно во что бы то ни стало добиваться его дружбы.

Недавно я послал в библиотеку узнать, есть ли у них что-нибудь Авзония. Мой раб вернулся с целой тачкой книг. Читаешь их и глазам не веришь: в поэзии их автор не гнушается самыми избитыми темами, в придворных делах не чурается самой грубой лести. Правда, надо отдать ему должное, он написал одно сносное стихотворение, где описывается Мозель, но что мне за дело до всех этих рек? Остальные же стихи Авзония на редкость занудливы, особенно те, что написаны по заказу Валентиниана. Среди тем, заданных императором, были: исток Дуная (Авзоний не знал, где он находится, но все же сделал, что мог), пасха и (самое лучшее) четыре оды четырем любимым императорским коням. С одной из этих лошадиных од я снял копию, и всякий раз, когда мне взгрустнется, Гиппия читает мне ее вслух. Вот как она начинается: "О скакун вороной, коему выпало счастье вздымать золотые бедра и полусферы сияющие бессмертного императора…" Не припомню стихов, которые бы доставляли мне столько наслаждения. Я прилагаю их экземпляр к письму. Словом, тебе нужно как можно скорее познакомиться с Авзонием. И не забудь сказать, что ты в восторге от его творений! Ради доброй цели можно и покривить душой.