Кот ушел, а улыбка осталась - Георгий Данелия Страница 4

Между прочим. Когда моего друга Евгения Максимовича Примакова назначили директором Федеральной службы разведки, внутренний голос сказал мне: «Гия! Вы с Примаковым друзья — сто лет! Много должностей за это время поменял твой друг, а ты ни с какими просьбами к нему ни разу не обращался! Настала пора! Проси!»

Я пошел к Жене и сказал:

— Женя, я еду на фестиваль в Канны. Дай мне какое-нибудь задание!

— Какое?

— Ну, хотя бы горшок с цветком в гостинице на подоконнике переставить или на набережной Круазет жвачкой приклеить к скамейке снизу записку. Ну, и ваши суточные, и на непредвиденные расходы: такси, пресса, чаевые. А то в Госкино всего 3 доллара в сутки дают.

Евгений Максимович ответил:

— Георгий Николаевич, когда нам понадобится передвинуть в гостинице горшок на подоконнике или жвачкой приклеить к скамейке снизу записку, мы обратимся к тебе. Только к тебе и ни к кому больше.

Даю слово. А пока тренируйся, — он достал из ящика пачку жевательной резинки и протянул мне.

Ну, а потом его оттуда перевели на другое место работы (назначили премьер-министром), а я так и остался неохваченным…

Так что канадская журналистка ошибалась. Не был я агентом КГБ. К сожалению…

После пресс-конференции я позвал Резо к себе в номер, завел в ванную, пустил воду и сказал шепотом:

— Там микрофоны. Давай договоримся, если спросят, а сколько у нас платят за сценарий, скажем, что это конфиденциальная информация. Иначе, если мы скажем, что у нас платят 600 долларов, они так и заплатят.

— Почему 600? — спросил Резо.

— Потому что за сценарий платят 6 тысяч. Делим на десять, получается 600.

(Безопасному обмену информацией в ванной под шум воды меня научили в Лос-Анджелесе. Расскажу об этом позже.)

Саша Кляйн ждал нас в машине у подъезда гостиницы. Когда сели и поехали, Резо вспомнил:

— Гия, а где наши бондарчуковские часы?!

— Тьфу! Склероз! В номере, в сейфе.

Когда приехали в гостиницу, я сразу положил часы в сейф.

— Давай вернемся! — сказал Резо.

— Плохая примета! — Саше Кляйну не хотелось разворачиваться (он был за рулем).

— Ничего, в зеркало посмотрюсь, — сказал я. — Возвращайся!

Приехали на киностудию. Менахема Голана в то время в Израиле не было: он продюсировал фильм в Венгрии. Нас принял директор студии Ицек Колл. Он угостил нас кофе и поинтересовался, кого мы планируем на главного героя.

— Вахтанга Кикабидзе.

— Русский актер?

— Грузинский.

— Менахем вряд ли согласится на грузинского актера.

— Это принципиально, — я поднял руку, посмотрел на часы и спросил:

— Извините, который час по местному времени? Ицек сказал. Я перевел стрелки.

— Гия, у тебя опять новые часы? А это какая фирма? — спросил Резо (об этом вопросе мы договорились заранее).

— На сей раз «Филип Моррис» (Philip Morris), — сказал я.

— А что, они и часы уже выпускают? — удивился Ицек Колл («Филип Моррис» — марка американских сигарет).

— Да, — не без гордости сказал я. И понял, самое время спросить:

— Господин Колл, а сколько вы нам заплатите за сценарий?

— Менахем планирует, что сценарий и постановку вам оплатит «Мосфильм», — сказал Ицек.

Пауза. Ангелы в небе запели «Чито-грито» скорбными голосами.

— А сколько платят у вас? — поинтересовался Ицек Колл.

— Это конфиденциальная информация, — сказал Резо. И вздохнул.

Поскольку из Советского Союза мы с Резо приехали одними из первых, грузинские евреи оказывали нам большое внимание и чуть ли не каждый день устраивали в нашу честь банкеты. Грузинская кухня, хоровое пение. Все масштабно, радушно, но для непьющего человека слегка утомительно.

В центре зала дети в черкесках пляшут лезгинку. Слева от меня стоит мама и показывает, который из танцующих ее сын. Справа кто-то громко объясняет в ухо, где он жил в Кутаиси и как туда добраться. Сзади кто-то пытается со мной сфотографироваться. А тамада с рогом в руках в микрофон произносит тост. И все это снимают на видео.

Антисемитизма в Грузии не было никогда. Еще со времен царя Ираклия сохранился указ, который гласил, что в районах, где проживают евреи, свиней держать запрещено. Но одними из первых из Советского Союза в Израиль уехали грузинские евреи. Уезжали они в основном по религиозным соображениям. И в Израиле они сохранили добрую память о Грузии. Создали ансамбль грузинских песен и танцев, издавали книги и газеты на грузинском языке, поставили памятник Шота Руставели.

Тель-Авив, несмотря на военный конфликт Израиля с соседями, по своей ауре был мирным городом. В Москве в то время выходишь на улицу и как-то не по себе. Атмосфера страха. А в Тель-Авиве по ночам, когда не спалось, я гулял по улицам и, встретив кого-то, мне совсем не хотелось перейти на другую сторону.

Через несколько дней, рано утром, на маленькой машинке «Ибица» (Саша Кляйн за рулем) мы выехали осматривать Землю обетованную. И думаю, в Израиле не было мест, в которых мы не побывали. Что запомнилось.

Ехали по пустыне, выкинул окурок в окно. Саша Кляйн затормозил, задним ходом доехал до моего окурка, подобрал, затушил в пепельнице и сообщил:

— 500 шекелей штраф, Георгий Николаевич.

В Израиле больше окурки в окно я не выкидывал.

Пустыня. Шоссе. Девушка и парень целуются, оба в военной форме. Обнимают друг друга левыми руками, а в правых автоматы «узи».

Хайфа, из окна машины видим: открылась дверь ангара, оттуда вышел человек в тулупе, валенках и ушанке. Достал из кармана сигареты и спички, закурил.

— Это Павел Липман, — сказал Саша Кляйн, — сибиряк, командир партизанского отряда, подполковник.

В Элайте нас пригласила на обед супружеская чета. Там был и их дед. Когда дед узнал, что мы приехали из Советского Союза снимать фильм, он спросил:

— Давно приехали?

— Недавно.

— Идемте, я что-то вам покажу, — провел нас на кухню, открыл дверцу холодильника, подозвал меня и сказал:

— Засунь руку. — Я послушался, пожилой человек, неудобно отказывать.

— Чувствуешь? Холодно? — спросил дед.

— Холодно.

— Потрогай. Лед?

— Лед.