Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский Страница 4

Великий князь Сергей Александрович, государственный опыт которого ограничивался командованием лейб-гвардии Преображенским полком, стал московским генерал-губернатором и «сыграл роковую роль в падении империи и был отчасти ответственен за катастрофу во время празднования коронации Николая II на Ходынском поле» (29; 116). С другой стороны, Константин Константинович, поэт, писавший под псевдонимом К. Р. (его стихотворение «Умер бедняга. В больнице военной / Долго он тяжко страдал…» стало народной песней, утратив авторское имя – высшая награда творцу, а на некоторые его стихи был создан ряд романсов, в том числе П. И. Чайковским, среди них до сих пор популярный романс «Отворил я окно. Стало душно невмочь…»), в бытность свою командиром лейб-гвардии Измайловского полка создавший среди офицеров литературный кружок «Измайловские досуги», талантливый актер-любитель, хороший педагог, начальник Главного управления военно-учебных заведений, ненавидел политику и чуждался всякой государственной деятельности.

Крупным для своего времени историком был великий князь Николай Михайлович, автор фундаментальных трудов, получивших мировую известность. Командуя лейб-гвардии Кавалергардским полком, он был настолько выше своих товарищей по уровню умственного развития, что совершенно отдалился от военной службы, проводя время в архивах Петербурга и Парижа; будучи горячим поклонником конституционализма, он находился в резкой оппозиции самодержавному строю и был чужаком в императорской фамилии. «Я не знаю никого другого, кто мог бы с большим успехом нести обязанности русского посла во Франции или же в Великобритании. Его ясный ум, европейские взгляды, врожденное благородство, его понимание миросозерцания иностранцев, его широкая терпимость и искреннее миролюбие стяжали бы ему лишь любовь и уважение в любой мировой столице. Низменная зависть и глупые предрассудки не позволили ему занять выдающегося положения в рядах русской дипломатии, и вместо того, чтобы помочь России на том поприще, на котором она всего более нуждалась в его помощи, он был обречен на бездействие людьми, которые не могли ему простить его способностей, ни забыть его презрения к их невежеству», – писал его брат Александр Михайлович (29; 124).

В общем, как и все люди, члены фамилии сильно различались настроениями, уровнем образования, чувством долга и другими качествами. Можно привести слова далеко не монархиста, известного юриста А. Ф. Кони, написанные уже в советское время и посвященные великой княгине Елене Павловне: «Представительница деятельной любви к людям и жадного стремления к просвещению в мрачное николаевское царствование, она, вопреки вкусам и повадке своего мужа, Михаила Павловича… являлась центром, привлекавшим к себе выдающихся людей в науке, искусстве и литературе, «подвязывала крылья» начинающим талантам и умела умом и участием согревать их. Она проливает в это время вокруг себя самобытный свет среди окружающих безмолвия и тьмы. В то время, когда ее муж – в сущности добрый человек – ставит на вид командиру одного из гвардейских полков, что солдаты вверенного ему полка шли не в ногу, изображая в опере «Норма» римских воинов, в ее кабинете сходятся знаменитый ученый Бэр, астроном Струве, выдающийся государственный деятель граф Киселев, глубокий мыслитель и филантроп князь Владимир Одоевский, Н. И. Пирогов, Антон Рубинштейн… С последним она вырабатывает планы учреждения Русского музыкального общества и Петербургской консерватории и энергично помогает их осуществлению в жизни личными хлопотами и денежными средствами… Она же сердечным участием, после истории с князем Чернышевым, удерживает Пирогова от отъезда из России и привлекает к задуманному ею устройству первой в Европе Крестовоздвиженской общины военных сестер милосердия, отправляемых потом под руководством знаменитого хирурга в Севастополь… В ее гостиной собираются будущие деятели освобождения крестьян во главе с Николаем Милютиным. «Нимфа Эгерия» нового царствования, она всеми силами содействует отмене крепостного права не только своим влиянием на Александра II, но и личным почином по отношению к своему обширному имению Карловка» (91; 56–57). Добавим, что в ее салоне появлялся даже молодой Н. Г. Чернышевский, публиковавшийся в самом либеральном издании конца 50-х гг. – «Морском вестнике», находившемся под эгидой великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича. Кони считал, что к ней, немке по происхождению, говорившей с легким акцентом, в полной мере приложимы слова поэта А. Апухтина, обращенные к Екатерине II: «Я больше русскою была, чем многие, по крови вам родные».

При этих словах Апухтина сразу же вспоминается другой член императорской фамилии – принц Петр Ольденбургский. «По отцу, религии и серьезному, солидному воспитанию он был полуиностранец, хотя родился в России и по всем симпатиям и чувствам был настоящий русский, – писал о нем демократ по взглядам, критик В. В. Стасов, лично знавший принца. – 23-летний юноша, едва сам кончивший воспитание, едва вступивший в период самостоятельности… То было для него самое время для веселой и беззаботной жизни, для праздников, торжеств и пиров – он этого не захотел, от всего отказался и вместо того задумал крупное дело, серьезное и важное, требовавшее всего человека, всего его времени, забот и помыслов».

Он выступил с инициативой создания специального высшего учебного заведения для подготовки новой генерации чиновников – Училища правоведения. «А когда он достиг совершеннолетия, то очутился владельцем нескольких миллионов, разросшихся, в продолжение его малолетства и юношества, из основной суммы, пришедшейся на его долю после его матери, великой княгини Екатерины Павловны. Как племянник императора, он скоро добился возможности осуществить свою мысль. Ему позволено было основать Училище правоведения, и, приступая к его устройству, он отдал целый миллион на покупку дома и его обзаведение. Он считал училище чем-то своим, родным и близким себе: все свое время, все заботы и помышления отдавал ему. В училище он приезжал почти всякий день, иногда по нескольку раз в день, присутствовал при лекциях в классах, бывал во время рекреаций, навещал училище при обедах и ужинах… иногда приезжал даже ночью, возвращаясь из дворца или с какого-нибудь неизбежного собрания, бала, театра, и всякий раз оставался по нескольку часов. Тут он проходил по всем этажам и залам. Вообще говоря, навряд ли была такая подробность училищной жизни, которой бы он не видал собственными глазами и которую от него можно было бы спрятать или исказить. Все это имело чрезвычайно важные последствия: училище стало на такую ногу, на какой не стояло ни которое из тогдашних русских училищ, и во многом получило особенный характер. В нем несравненно менее было казенного, рутинного и зато было (по крайней мере, в первое, мое время) что-то, напоминавшее семейство и домашнее житье. Обращение было совсем иное, чем во всех других учебных заведениях» (169; 304–305).

Демократу Стасову вторит консерватор граф С. Д. Шереметев: «Принц Петр Георгиевич Ольденбургский… унаследовал от матери своей живую пламенную душу, горячо любившую Родину, а таковою он признавал Россию… которой посвятил свои силы, не щадя их, и делал все, от него зависящее, в непрестанных заботах о неимущих и страждущих: о детях, нуждающихся в воспитании. Это был великий и полный сердца «филантроп», у которого благотворительность была потребностью души… Да будет благословенна память его в земле Русской в роды родов! (Припомним, как в этой земле Русской не помнящие родства коммунистические идеологи всех уровней оплевывали все, что имело хотя бы какое-нибудь отношение к русской монархии. – Л. Б.) Да будет благословенна память его и в сердцах благодарных ему, их же несть числа. Одно присутствие такого человека близ престола, одно сознание, что во дворцах могут жить подобные люди, уже было великим утешением, которого лишились люди ныне, переживающие перемену столетий…