Мемуары посланника - Карлис Озолс Страница 4

Оставляя Норвегию, я записал в моем дневнике: «Берген надоел. Буря на море прекратилась, но наш пароход Khristianiafiord, как преступник, прячется между фьордами, и никто не знает, когда выйдет в море. Тяжело душевное состояние, невольно напрашивается тревожный вопрос: достигнем ли мы американских берегов? Посылаю последний привет с фьордов свободной Норвегии, вспоминаю Родину и дорогую семью».

Немецкое море осталось позади. Наш капитан впервые после Бергена лег спать. Держась северного направления, мы уже вышли из района возможного нападения немецких подводных лодок и теперь могли быть спокойны. К сожалению, ненадолго. Начались сильные ветры, наш пароход стало качать, пассажиров бросало из стороны в сторону, один за другим они стали исчезать в каютах.

Тогда мне подумалось, что все описанные прекрасные океанские путешествия просто плод фантазии. Тянутся бесконечные дни, кругом и вдали только небо, сливающееся с огромным океаном и превращающееся вместе с ним в одну беспредельную необъятную массу. В такие часы и минуты должна осенить, проясняя ум, великая всеозаряющая мысль, сколь же ничтожна человеческая жизнь в сравнении с неумолимой мощью и величием сил природы и законами, управляющими движением скрытых и явных мировых сил! Народные волнения, мировая война, человеческие распри и вражда – все кажется в такие минуты своего рода умопомрачением, восстанием безумцев против дивной гармонии мира, который стоял и будет стоять во веки веков.

Мыслители, философы, мудрецы достойны всякого поклонения и признания их заслуг, исследований и книг, созданных в тиши кабинетов, но величайшим источником мудрости навсегда останется лицезрение природы и мира, общение с их душой, их величием, таинственной и всемогущей жизнью.

Мы приближались к Ньюфаундленду. Буря стихла. Солнечные дни превратили наш пароход в растревоженный муравейник. У всех было одно желание: приятно провести вечер на пароходе. Мы устроили маскарад. У кого не было собственного костюма, могли его получить у администрации корабля, там их было много. Интересны были маскарадные костюмы у известного американского журналиста мистера Мейсона и его жены. Он представлял журнал Autlook. Необыкновенно высокого роста, облеченный в костюм Мефистофеля, извивающийся в причудливых изгибах американского танца, он казался настоящим дьяволом. Как быстро преображается человек! Я наблюдаю за этим маскарадом, за мистером Мейсоном и думаю о неизменных законах природы, приближающих нас к вечности.

Как длинно это девятидневное путешествие! Но и оно подходит к концу. Первый привет с земли нам несут морские птицы чайки. Вдали, между едва различимыми берегами, будто прямо из моря, поднимаются удивительные, потрясающие нью-йоркские небоскребы, как сказочный необъятный замок американских рыцарей стали и золота. Вот уже виден памятник Свободы, подарок Франции, через какой-нибудь час наш пароход в сопровождении гидропланов входит в нью-йоркские воды. Это было 5 декабря.

Да здравствуют Америка и янки, способнейшие и смелейшие потомки европейских народов!

Как много значит обстановка! Даже пункт, с которого мы ведем наблюдения! Вот вы стоите на высокой горе, смотрите на раскинувшиеся кругом поля, долины, леса, луга, широкие просторы, перламутровый горизонт вдали, и мысль захватывается этой волшебной безмерностью. Совсем другие чувства наполняют нас у подножия горы.

Покинув корабль и отправившись гулять по Бродвею, я чувствовал необыкновенную осязаемую реальность американской жизни и начал понимать Америку.

Нью-Йорк был переполнен иностранцами. Здесь встречались друзья и враги, союзники и немцы, происходили столкновения, неожиданные инциденты, и все больше и больше росла вражда против немцев. Большими симпатиями пользовались русские.

Это тотчас отразилось на поведении и настроении некоторых моих коллег, они стали вести себя все более развязно. На другой же день после нашего приезда мы небольшой компанией сидели в одном из лучших нью-йоркских ресторанов. Подавал нам очень внимательный молодой лакей. Ужин кончился. Один из его участников обратился к лакею за справкой, где в Нью-Йорке можно весело провести предстоящую ночь? В России, в Петербурге, Москве, Киеве, везде, в любом ресторане опытный лакей предоставил бы вам самую точную информацию, указал адрес и даже сообщил все сведения по интересующему вопросу. Но нью-йоркский лакей обиделся и дал нечто вроде наставления. В Америке, дескать, следует прежде всего осматривать музеи, библиотеки, научные учреждения, а веселые места осмотреть потом, если это уж так необходимо. Говорил он мягко, без всякой неприязни и грубости. Вскоре выяснилось, что нас обслуживал студент университета, ярый патриот, чех. Мы должны были почувствовать, что моральный перевес и правота на его стороне. Должен заметить, наш столь жадный до увеселений коллега долго еще не мог забыть урока, полученного сразу же по прибытии в Америку.

Кто хочет серьезно и беспристрастно оценить дух Америки и американца, понять основы их благополучия, неизбежно придет к выводу, что здесь все регулирует строго и правильно организованная работа. Через нее и от нее приходят и радости жизни. Если верно то, что работа является первопричиной и источником счастья, кроме того, служит мерилом уважения к человеку, нигде больше, как в Америке, эти истины не предстают так наглядно в своем торжестве и бесспорности.

Наблюдая за работой американского госаппарата, я невольно сравнивал его с русским и заключил, что демократия с концентрированной сильной исполнительной властью несравненно лучше монархии. Слабость европейских демократий сейчас в том, что они децентрализованы, им трудно бороться с централизованными коммунистическими и супернациональными социалистическими силами. Этот вывод, возможно, нуждается в некоторых, вообще говоря, незначительных оговорках, однако смысл его остается неопровержимым. Во всяком случае, его никак не может поколебать нынешнее состояние Европы. Но все выводы в области политики не должны претендовать на вечную истинность. Осторожность политического мыслителя обязывает говорить не о безграничности, а сосредоточивать внимание на сегодняшнем дне.

В напряженной работе потекли дни, дела, заботы, хлопоты. В 1916 году я служил в русской артиллерийской комиссии. Под моим наблюдением состояло много фабрик и заводов. Снаряды для России изготовлялись в Кливленде, Чикаго, Монреале, Детройте, Филадельфии и многих других городах. Разумеется, это была очень ответственная работа. Мне часто приходилось путешествовать по этим городам, следить за исполнительностью подчиненных, проверять работу русских инспекторов по приемке снарядов. Как всегда, это кипучее дело меня не только удовлетворяло, но и радовало. Везде работа шла с напряженной бодрой энергией. Неожиданно у меня вышел служебный конфликт с одним из членов артиллерийской комиссии.

Как часто люди смешивают стремление и порыв к более успешному труду с нарушением чисто внешней служебной дисциплины! Меня обвинили в нарушении этой дисциплины, состоявшем в том, что я имел смелость высказать свое мнение. Начальство пригрозило мне неприятными служебными последствиями. По существу, я ни в чем не был виноват. Но откровенность, хотя бы и очень полезная делу, не всегда приходится по вкусу начальству.