Тургенев и Виардо. Я все еще люблю... - Елена Первушина Страница 4

A позже в Премухино от той же чахотки и от тоски скончалась невеста Станкевича – Люба, младшая сестра Бакунина. Варвара и третья сестра Татьяна оплакивали ее, горе Тургнева было еще свежо, а кругом цвело щедрое российское лето. Исцеляло раны, взывало к жизни.

B ночь летнюю, когда, тревожной грусти полный,От милого лица волос густые волныЗаботливой рукойЯ отводил – и ты, мой друг, с улыбкой томнойK окошку прислонясь, глядела в сад огромный,И темный и немой…B окно раскрытое спокойными струямиВливался свежий мрак и замирал над нами,И песни соловьяГремели жалобно в тени густой, душистой,И ветер лепетал над речкой серебристой…Покоились поля.Ночному холоду предав и грудь и руки,Ты долго слушала рыдающие звуки —И ты сказала мне,K таинственным звездам поднявши взор унылый:«Не быть нам никогда с тобой, о друг мой милый,Блаженными вполне!Я отвечать хотел, но, странно замирая,Погасла речь моя… томительно-немаяНастала тишина…B больших твоих глазах слеза затрепетала,A голову твою печально лобызалаХолодная луна.

Иван и Татьяна влюбились друг в друга. Это был союз умов, союз душ, настоящая первая любовь, пришедшая к Тургеневу только сейчас, когда так много уже было испорчено, опорочено, смято. Татьяна первая видит в нем будущего великого писателя, хотя Тургенев еще толком ничего не написал, видит его талант, его потенциал. Почти все стихи Тургенева, стихи романтические и по-хорошему беспомощные, искренние посвящены этой девушке и этому лету. Он навсегда сохранил память о Татьяне, все «тургеневские девушки», все лучшие его героини имеют ее черточки. И все его герои оказываются недостойны своих подруг.

Эту любовь он называл «горьким премухинским романом», «романом без весны». И правда, летом 1841 года они еще гуляют по премыхинским полям, наслаждаясь коротким и тревожным счастьем.

Дай мне руку – и пойдем мы в поле,Друг души задумчивой моей…Наша жизнь сегодня в нашей воле —Дорожишь ты жизнию своей?Если нет, мы этот день погубим,Этот день мы вычеркнем шутя.Все, о чем томились мы, что любим,Позабудем до другого дня…Пусть над жизнью пестрой и тревожнойЭтот день, не возвращаясь вновь,Пролетит, как над толпой безбожнойДетская, смиренная любовь…Светлый пар клубится над рекою,И заря торжественно зажглась.Ах, сойтись хотел бы я с тобою,Как сошлись с тобой мы в первый раз.«Но к чему, не снова ли былоеПовторять?» – мне отвечаешь ты.Позабудь все тяжкое, все злое,Позабудь, что расставались мы.Верь: смущен и тронут я глубоко,И к тебе стремится вся душаЖадно так, как никогда потокаB озеро не просится волна…Посмотри… как небо дивно блещет,Наглядись, а там кругом взгляниНичего напрасно не трепещет,Благодать покоя и любви…И в себе присутствие святыниПризнаю, хоть недостоин ей.Нет стыда, ни страха, ни гордыни,Даже грусти нет в душе моей…О, пойдем – и будем ли безмолвны,Говорить ли станем мы с тобой,Зашумят ли страсти, словно волны;Иль уснут, как тучи под луной, —Знаю я, великие мгновенья,Вечные с тобой мы проживем.Этот день, быть может, день спасенья,Может быть, друг друга мы поймем.

A в марте 1842 г. приходит отрезвление. Татьяна – не Авдотья Еромолаевна, быть с ней вместе без брака невозможно, а Варвара Петровна, на иждивении которой до сих пор находятся братья, не одобрит такой невесты.

«Вчера я ничего не могла вам сказать – ничего, Тургенев, – но разве вы знали, что было у меня на душе – нет, я бы не пережила этих дней – если б не оставалась мне смутная надежда – еще раз, боже мой – хоть раз еще один увидеть вас… – пишет Татьяна в марте 1842 года. – О, подите, расскажите кому хотите, что я люблю вас, что я унизилась до того, что сама принесла и бросила к ногам вашим мою непрошенную – мою ненужную любовь – и пусть забросают меня каменьями, поверьте – я вынесла бы все без смущения… Если б я могла окружить вас всем, что жизнь заключает в себе прекрасного – святого, великого – если б я могла умолить бога – дать вам все радости – все счастье – мне кажется – я бы позабыла тогда требовать для самой себя – но когда-нибудь – я верю – вы будете счастливы – как я хочу – тогда, Тургенев, вспомните – что я бы радовалась за вас – о, я стала бы так радоваться, как мать радуется за сына – потому что чувствую в душе моей глубокую – всю беспредельную, всю слепую нежность матери, все ее святое самоотречение. Тургенев, если б вы знали, как я вас люблю, вы бы не имели ни одного из этих сомнений, которые оскорбляют меня – вы бы верили, что я не забочусь об себе – хотя я часто предаюсь всей беспредельной грусти моей – хоть я хочу, хоть я решилась – умереть – но если б я не хотела – разве воля моя могла изменить что-нибудь – мой приговор давно произнесен, и я только с радостью покоряюсь ему – ропот – борьба; но к чему она послужила бы – и я так устала бороться, что могу только молча ждать свершения божьей воли надо мной – пусть же будет, что будет!

Вы давать еще не можете, вы – как ребенок, в котором много скрыто зародышей и прекрасного и худого, но ни то ни другое не развилось еще, а потому можно только надеяться или бояться! Ho я не хочу бояться, а только верить. Нет! Вы не погубите ни одной способности, данной вам. B вас разовьется все богатство, той божественной жизни, вы будете человеком – когда? Этого нельзя определить…

Иногда все во мне бунтует против вас. И я разорвать эту связь, которая бы должна была унижать меня в моих собственных глазах. Я готова ненавидеть власть, которой я как будто невольно покорилась. Ho один глубокий внутренний взгляд на вас смиряет меня; не могу не верить в вас… C тех пор как люблю, нет теперь ни гордости, ни самолюбия, ни страху. Я предалась судьбе моей.

Если бы вы меня спросили, для чего я вам не сумела ответить, так как сама не знаю – я огорчена и беспокоюсь, ничего не зная о вас. Быть может вы больны, может быть страдаете, и мы ничего не знаем, и я не могу помочь вам. Господи, зачем вы так удаляетесь! He я ли причина этого внезапного отчуждения? Ho отчего? Чему приписать это? Если и нет более страсти во мне, то все же осталась та же привязанность, та же нежность, и если когда-нибудь вы будете нуждаться в этом, вспомните, Тургенев, что есть душа на свете, которая лишь ждет вашего зова, чтобы отдать вам все свои силы, всю любовь, всю преданность… Я могла бы без страха предложить вам самую чистую привязанность сестры, – она вас более не волновала бы, как волновали когда-то те странные отношения, которые я необдуманно вызвала между нами – она не лишила бы вас свободы и никогда не стала бы гнетом для вас».

Тургенев отвечает ей из дома на Остоженке, где теперь живет вместе с матерью [2].