Маршал Варенцов. Путь к вершинам славы и долгое забвение. 1901-1971 - Юрий Рипенко Страница 4

Задобренные гостеприимным комполка начальники прощали Сидоруку и его нередкие грубые служебные промахи. Уверовавший в свою всесильность, командир-комиссар позволил себе и некоторые политические высказывания, идущие вразрез с официальной пропагандой. Вот этого уже «компетентные органы» Сидоруку простить никак не могли.

37-й год мог стать последним в жизни Сергея Сергеевича Варенцова. Командир-комиссар 41-го артиллерийского полка невзлюбил своего помощника за его независимость, способности, авторитет среди подчиненных. Отметим, что у С.С. Варенцова всегда было обостренное чувство служебного долга, он не хотел быть «гибким», никогда не подстраивался под своих начальников, а имел свое мнение по решению различных проблем. Поэтому Сергей Сергеевич своей несгибаемостью и непреклонностью попросту раздражал всех нерадивых, карьеристов и просто нечистоплотных людей как до войны, так и после Великой Отечественной войны,

К таким людям можно отнести и командира-комиссара полка М.Ф. Сидорука. Не утруждая себя в должном исполнении служебных обязанностей, все более устраняясь от руководства частью из-за многочисленных пьянок, Сидорук, однако, приложил немало усилий к тому, чтобы разделаться с непокладистым майором Варенцовым. И способ выбрал для этого самый верный: оговор, донос в «компетентные органы». Желая ускорить развязку, командир полка собранный на своего помощника «компромат вручил в опечатанном конверте… самому Варенцову и приказал ему доставить «документы» в Москву, в НКВД» [8].

«Отец прибыл домой, — вспоминает дочь С.С. Варенцова Эрлена Сергеевна, — быстро собрался и сказал маме, что его Сидорук направляет в Москву к наркому Ежову. Я видела, как он сложил в маленькую военную сумку полотенце, мыло и бритвенный прибор. А большой конверт с печатями он положил под гимнастерку. Папа уехал. А мама и моя старшая сестра Нина плакали (Нина была дочерью С. Варенцова и его рано умершей первой жены. — Ю. Р.). И только повторяли, что отец погибнет и нас лишат квартиры. Действительно, поздно вечером, а иногда в начале ночи приходили какие-то люди по команде Сидорука (так они говорили). Я только просыпалась и слышала фразы: «Подходит?» или «Не подходит!». Квартира состояла из двух небольших комнат, но желающих ее занять было более чем достаточно.

В наркомат Сергей Сергеевич попал в «неудобное время», которое оказалось, впрочем, очень удачным. Была очень большая очередь к Ежову, длинный коридор был полностью заполнен военными. Терять время попусту строевой офицер не хотел, да и характер требовал действия. И отправился он к заместителю главного чекиста страны.

— Вы хоть читали, что здесь написано?! — задал вопрос вскрывший пакет. — Здесь рапорт на ваш арест как врага народа.

Открылась потайная дверь в стене кабинета, и Варенцов очутился в другой комнате.

— Пишите обо всем, что творится в полку, — последовал приказ.

Отец врать не умел, — продолжает Эрлена Сергеевна, — и он написал (я знаю это от мамы), что у Сидорука были частые пьянки, в ходе которых высказывались недовольства некоторыми законами Советской власти, обсуждались вопросы воровства сена и его продажи. Артиллерия тогда была на конной тяге, и лошадей надо было хорошо кормить, Я помню, как по этому поводу переживал отец и часто по ночам лично проверял конюшни на наличие сена для лошадей. К Сидоруку на пьянки он не ходил. Хотя один раз мама уговорила папу, чтобы он сходил, дабы ничего не случилось (так мама думала). Но вскоре отец вернулся в гневе, поссорился с мамой и сказал, что в такую компанию ни он, ни она ходить не будут».

Трудно сказать, что конкретно повлияло на дальнейшие события и судьбу Варенцова: подозрительное отношение «органов» к необычному способу расправы командира со своим подчиненным или начавшаяся опала Ежова и его подчиненных. Но факт остается фактом: посланного на верную смерть Варенцова отпустили, и он вернулся в свой полк.

Вскоре арестовали Сидорука. Такой же участи каждый день ожидал и Варенцов. Тревога за семью и товарищей по оружию сменялась чувством безысходности. В частях дивизии не прекращались аресты командиров. 17 октября 1937 года был арестован и менее чем через месяц расстрелян отец жены Варенцова — старый большевик, ленинградский рабочий Карп Григорьевич Селюненок. Это были страшные дни. Они на долгие годы запечатлелись в сознании Сергея Сергеевича [9].

По делу Сидорука Варенцов как свидетель был допрошен помощником начальника особого отдела 41-й стрелковой дивизии младшим лейтенантом госбезопасности Башкировым. Содержание протокола допроса дало основание генерал-лейтенанту юстиции в отставке Б.А. Викторову обвинить С. Варенцова в доносительстве и клевете. Однако столь суровый и категоричный вердикт вряд ли серьезно обоснован. Варенцов, в отличие от Сидорука, никогда ни на кого не писал доносов. Свои показания он давал как свидетель по делу. То, что Варенцов сообщил о Сидоруке следователю, в основном касалось дел в полку (самоустранение командира от тактической подготовки подчиненных, плохое содержание материальной части, избыток жеребых лошадей и т. д.). Факты эти были очевидными. Варенцов характеризовал разговоры Сидорука о колхозном строе, деятельности обкома партии как антисоветские. И в этом нисколько не кривил душой, всецело разделяя официальные политические установки, с большим доверием относясь к политике ВКП(б). А имеющиеся в протоколе, не составленном собственноручно, а только подписанном Варенцовым, слова о «проводимой контрреволюционной деятельности», «непримиримо враждебном отношении», «большой диверсионной, вредительской работе» Сидорука являлись дежурными клише, тиражируемыми сотрудниками НКВД. Осуждать С. Варенцова, подписавшего протокол, можно только при одном условии — оказаться на его месте и поступить иначе.

По большому счету все эти и многие другие объяснения сводятся к одному — к суровости и неоднозначности тех времен. Более того, сложно дать объективную оценку событий тех лет уже в наше время. С одной стороны, можно рассуждать о волне массовых репрессий, прокатившейся по СССР в 1936–1938 годах. С другой — нельзя отрицать, что верхушка командного состава Красной армии делилась на группы, враждовавшие друг с другом и даже с политическим руководством страны.

Таким образом, Красную армию в 1937–1938 годах затронули два параллельных процесса: борьба за власть в ее высших эшелонах и «предмобилизационный» превентивный удар по потенциальной «пятой колонне». Сталин не мог допустить «разброда и шатания» в армии, поэтому целеустремленно по-своему провел в жизнь один из основных принципов управления войсками — единство государственного и военного управления. Как известно, провел с жесткой решительностью. В результате даже тот командный и начальствующий состав, что продолжал службу в Красной армии, в психологическом плане был потрясен. Осложнились отношения между начальниками и подчиненными, возникло чувство всеобщей подозрительности, недоверия. Всякого рода проходимцы пользовались этой обстановкой всеобщего подозрения. Поэтому, с одной стороны, ситуация в армии была такова, что очищение ее было объективно необходимо, с другой — было допущено много ошибок и злоупотреблений, и, кроме того, оно было проведено с излишней жестокостью. Разумеется, не был застрахован от ошибок и злоупотреблений органов НКВД и С.С. Варенцов.