Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов Страница 4

Генералу Обручеву вследствие этого пришла мысль задержать мобилизацию наших возможных противников на западе путем разрушения их железных дорог. По этим соображениям наша кавалерия и была расположена уже в мирное время вдоль германской и австрийской границ. Именно подобное вторжение я должен был разработать до мельчайших подробностей. Это была, вне всякого сомнения, одна из самых интересных работ, которая для будущего офицера Генерального штаба в 1870-х годах могла быть предложена, даже если бы он и не был кавалеристом. Для меня же, 40 лет спустя, когда я принял наследство Драгомирова в Киеве, она имела особенное значение.

Моя работа рассматривалась: статистическая часть – генералом Обручевым, тактическая – полковником Левицким и административная – полковником Газенкампфом.

В день доклада собрались многочисленная публика и крупные чины военного ведомства. Приехал и великий князь Николай Николаевич (старший). Перед началом доклада он подошел ко мне, как к старому знакомому, осмотрел приготовленные карты, ободрил несколькими ласковыми словами и проследил затем с большим вниманием все то, что я излагал. Мои оппоненты не нашли никаких серьезных поводов для возражений. Великий князь остался очень доволен, благодарил меня и рассказал начальнику академии о моей службе в эскадроне Уланского полка.

Только что назначенный инспектором классов Николаевского кавалерийского училища генерал Домонтович тоже присутствовал на моем докладе. Как бывший дежурный штаб-офицер академии, он знал меня раньше, а теперь предложил преподавать тактику в кавалерийском училище.

В то время я склонен был принять лично на свой счет многое из того, что в моем докладе встречено было с большим интересом: мне удалось вполне живым изложением выяснить идею и обстановку и приковать внимание слушателей. В голову тогда не приходила мысль о том, что моя тема могла иметь какую-либо связь с политическим положением в Европе. В полном соответствии с внеполитическими убеждениями, чисто военно-технические воззрения мои и моих товарищей были естественным следствием нашего воспитания.

Многозначительный вопрос германо-австро-венгерского союза, волновавший тогда кабинеты всех государств, в нашем кругу не играл никакой роли. Это было дело Министерства иностранных дел, а моя задача – чисто технически-кавалерийская.

В то время великий князь и другие высокопоставленные лица, быть может, могли давать себе отчет о политическом положении и проистекавших от него возможных последствиях, я же лишь с увлечением техника над своим творением разрабатывал задачу как кавалерист в отношении теоретически взятого противника. Моя позднейшая деятельность помощника Драгомирова и командующего войсками в Киеве, а также борьба за восстановление наших вооруженных сил, которыми я руководил с 1905 по 1914 год, позволили мне осознать, какая в 1874 году донельзя серьезная практическая работа выпала на мою долю в академии.

В 1874 году, с производством в штаб-ротмистры, я был причислен к Генеральному штабу и прикомандирован к штабу войск гвардии и Петербургского военного округа.

Главнокомандующим Петербургского военного округа был тогда великий князь Николай Николаевич (старший), а начальником его штаба – граф Шувалов, создавший впоследствии себе громкое имя в должности нашего посла в Берлине и затем варшавского генерал-губернатора.

Граф Шувалов носил мундир Генерального штаба, не быв в Академии Генерального штаба, исключительно благодаря доверию Александра II, личным другом которого он был, как и вообще пользовался доверием всей царской фамилии. Во всей своей манере и склонностях Шувалов был большой барин. По личности графа мы часто сознавали ту глубокую пропасть, которая отделяла корпус офицеров всех степеней от тонкого слоя действительно правящих. Несмотря на то что он был начальником штаба, то есть по своему положению главным работником штаба, Шувалов господствовал над всеми остальными штабными почти так же, как и великий князь. Вследствие этого мы, молодые офицеры Генерального штаба, едва лишь соприкасались с ним.

Как посредничество с верхами, так и вся вообще воинская служба была в действительности в руках генерала Гершельмана. Именно он сообщил мне о выпавшей на мою долю обязанности по работе в штабе. В течение предстоявшего лагерного сбора в Красном селе я должен был сопровождать его императорское высочество и записывать все его замечания.

В штабе я застал точно так же прикомандированного годом раньше капитана полевой конной артиллерии Пузыревского, впоследствии начальника штаба Варшавского округа при Черткове. С однофамильцем, моим дядей-профессором, он ничего общего не имел.

После турецкой кампании мы с ним породнились, так как я женился на родной сестре его супруги, урожденной баронессе Корф, также сестре супруги министра юстиции Набокова, сын которого был убит в Берлине русским эмигрантом по ошибке, вместо Милюкова. С Пузыревским мы жили вместе в штабном бараке.

Затем в штабе находился профессор, полковник Газенкампф, хорошо знавший нас обоих. Великий князь Николай Николаевич (старший) почти ежедневно посещал занятия, следя своим опытным глазом за целесообразностью обучения частей. Все замечания, указания и распоряжения, которые он при этом делал, я записывал, а вечером составлялась сводка, которую я передавал Газенкампфу. В форме бюллетеней все это печаталось и рассылалось в войсковые части. К окончанию обучения в лагере был составлен сборник руководящих указаний, дававший возможность ознакомиться с требованиями и взглядами главнокомандующего на службу и образование вверенных ему войск.

Этот томик представлял большой интерес для командующих войсками других округов, которым не лишним было считаться с тем, что и как делается на глазах у верховного вождя русской армии.

Эта точка зрения имела особенно большой вес ввиду того, что опыт франко-германской войны вызвал партийную рознь, причем такой крупный воинский вождь, как Драгомиров, был противником в душе всех технических новшеств.

В то же самое время генерал Драгомиров командовал 14-й пехотной дивизией в Бендерах, и своеобразные приемы его обучения создали славу Бендерского лагерного сбора, своего рода суворовской Мекки, куда ездили на поклонение.

Великий князь Николай Николаевич (старший) чтил Суворова как великого полководца, но не находил правильным при современном состоянии оружия и военного искусства считать, что все приемы суворовского воспитания и обучения войск применимы в настоящее время.

Драгомиров был поклонником рыцарского романтизма в войсках и именно вследствие этого, подобно немногим, дух войск и личные свойства начальника старался развивать и поддерживать.

Очень много тогда толковали о том, что Михаил Иванович Драгомиров стал у мишени и одному из хороших стрелков приказал обстрелять свою фигуру вокруг, сажая пули на некотором расстоянии одну от другой.

Этот личный показ должен был служить примером для применения способа приучения к пренебрежению опасностью в бою, когда вокруг свистят пули.

Великий князь любил Драгомирова, но считал его «чудаком», одновременно используя его преимущества в интересах армии. Когда он приехал в Петербург, он пригласил Михаила Ивановича сделать сообщение у него во дворце, чтобы ознакомить начальников частей Петербургского округа с приемами Бендерского лагерного сбора.