Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо Страница 4

Во времена трубадуров не было подобной роскоши. Окситанские поэты пели свои кансоны в тесных сумрачных залах высящихся на скалах замков, более напоминающих крепости, или в немногим более комфортабельных жилищах, принадлежавших их покровителям в городах или укрепленных селениях, именуемых «бастидами». И есть им приходилось чаще всего из деревенских горшков, куда наливали мясную похлебку или накладывали вареного турецкого гороха; восседать за праздничным столом сеньора, где подавали различные сорта мяса и изысканные соусы, мастерски приготовленные поварами на кухне замка, доводилось далеко не многим и достаточно редко. Жилища, где трубадуры демонстрировали свое искусство, отличались большим разнообразием: от роскошного замка до простого деревенского дома, ибо само дворянское сословие было далеко не однородно, и различия между аристократами на имущественном и культурном уровнях были достаточно велики. Впрочем, в своей повседневной жизни тогдашние аристократы были привычны к резким переходам от изобилия к скудости.

Мы не имеем оснований говорить о специфическом образе жизни трубадуров, каких-то особых манерах, им присущих, или особом платье, их отличавшем. Объясняется это тем, что, во-первых, они никогда не объединялись в профессиональную группу или корпорацию, имеющую устав или определенные правила, специальные костюмы и знаки отличия, ритуал посвящения. Во-вторых, сами трубадуры происходили из различных общественных сословий. В жилах одних текла благородная кровь, другие были выходцами из семейств зажиточных горожан или селян. Трубадуры из дворянских родов и зажиточных семейств имели постоянный источник дохода, собственное жилище и использовали любую возможность поучаствовать в праздниках, устраиваемых сеньорами; они прекрасно понимали, что многие гости приедут специально для того, чтобы их послушать, и, желая стяжать славу, ездили от замка к замку, не слишком заботясь о том, прольется ли на них золотой дождь. Но были и другие трубадуры, не имевшие ни наследных владений, ни собственного угла; все их богатство заключалось только в их таланте и отваге. Таким поэтам сначала приходилось добиваться приглашения в замок, потом изо всех сил стараться заслужить награду кастеляна или могущественного сеньора — герцога Аквитанского, короля Арагонского, графа Тулузского, графа Овернского, графа де Фуа, виконтессы Нарбоннской или других не менее знатных властителей, а потом попытаться заручиться предложением погостить в замке. Немало трубадуров — и далеко не самых захудалых — вели кочевую жизнь, перемежая короткое пребывание в роскошных замках с долгими периодами ожидания новой удачи, нередко впадая в крайнюю нищету, особенно когда приходилось покидать теплое жилище и в слякотное время года пускаться в путь наугад, слушая голодное урчание собственного желудка и согреваясь лишь надеждой вновь обрести утраченный рай:

Теперь, когда свирепствует холод, / И все дрожат от него и зябнут, / Светские развлечения, ухаживания за дамами / И песни, равно как и любовные утехи, / Ценятся гораздо больше, чем в то время года, когда на свет появляются листья и цветы. / Но тот, кто отважен и бодр, / Не должен зависеть от привычных нам времен года и от общества. / Ведь только от своего благородного сердца следует ему ожидать помощи [1].

Но если дела и поступки крестьянина или монаха вписываются в размеренный ритм часов и дней, то жизнь трубадура полна превратностей: заказ, выполнение заказа, устный «перформанс» — все это зависит от его энергии, способности преодолевать расстояния и приспосабливаться к новой обстановке. Его повседневный образ жизни, его личная жизнь крайне нестабильны, полны неожиданностей и являют собой череду контрастов между веселой — как добровольной, так и принудительной — жизнью при дворе сеньора и существованием в бедной хижине, где каждый день начинается с заботы о хлебе насущном, между путешествием на сытый желудок и голодным бродяжничеством, между опасными дорогами войны и не слишком безопасными тропами паломников; не заказан трубадуру и путь за море в рядах крестоносного воинства. Поэтому дорога занимает в повседневной жизни трубадуров не менее важное место, чем жилище сеньора.

Из-за недостаточной сохранности рукописного наследия трубадуров мы вряд ли можем в полной мере оценить их вклад в культуру средневекового Запада. Однако недавние работы историков и литературоведов, музыковедов и антропологов с уверенностью позволяют делать выводы о действительно крайне важном значении trobar*, новой поэзии, воспевшей на народном языке мирскую любовь, получившую название fin’amor*, «куртуазная любовь». В бурную эпоху Крестовых походов латинское, христианское и даже клерикальное воздействие церковной музыки (tropator, «сочинитель тропов», неканонических вставок в литургические тексты, превратился в trobador) столкнулось с влиянием поэтической культуры арабов-мусульман. Военной добычей сеньоров-южан, помимо оружия, тканей и модных одежд, становились прекрасные рабыни, получившие образование при андалусских дворах. Вслед за Робером Лафоном, не стоит удивляться, что «песенное исполнение стихов, будь то в Окситании, на юге Испании или на Востоке, всегда являлось непременным атрибутом придворного празднества. В то же время любовь становилась признаком утонченности нравов» [2]. Повинуясь распространившейся повсюду моде, мирскую любовь воспевают в стихах на народном языке, и дерзкое искусство trobar, с самого своего возникновения подрывающее моральные устои порядка, установленного латинской Церковью, стремительно завоевывает популярность. Однако, говоря о становлении «целостной цивилизации, как на высоком интеллектуальном уровне, так и на уровне повседневной жизни» [3], нельзя забывать о той большой роли, которую сыграли в этом процессе окситанские и испанские евреи, переводчики и коммерсанты [4].

Археология, история искусств, изучение родословных аристократических родов юга, литературные изыскания — вот передовые рубежи штудий, посвященных Средневековью в Южной Франции. Руины крепостей или городских жилищ XII–XIII веков, раскопки на кладбищах, фрагменты настенных росписей, миниатюры, украшающие рукописи, комментированные издания куртуазных романов на окситанском языке, короткие отрывки стихотворений, архивные документы, нотариально заверенные описи, редкие книги записей, сохранившие для нас описания жилища, еды, поведения за столом, одежды и украшений — вот те источники, которые специалисты в области различных дисциплин учатся читать «по-другому» и использовать их все без исключения. Ничто не остается без внимания. Еще несколько десятилетий назад историки считали «Книгу Чудес» Гервасия Тильберийского [5], составленную в конце XII века, слишком субъективным памятником литературы, чтобы на его основании можно было делать объективные выводы, и слишком фантастическим, чтобы воспринимать его всерьез. Сегодня они с энтузиазмом изучают его, дабы определить место чудесного, место легенды в ментальности южан, ибо тексты так называемого практического характера (завещания, брачные контракты, купчие…) дают картину, искаженную юридическим рационализмом. Впрочем, теперь считается, что все источники — в том числе и законодательные акты — носят субъективный характер и, следовательно, представляют особенный интерес. Привлекая тексты генеалогий и жизнеописаний, исследуются метаисточники, способствующие расширению базы данных, полученных историками-документалистами и литературоведами. Таким образом, уже получены первые, неизвестные прежде сведения о передвижениях трубадуров, о связях, существовавших между жителями Лимузена, Оверни и Лангедока. Мысль о «связующей» — в прямом и переносном смысле — функции трубадуров в исследуемых нами двух веках находит, таким образом, новые подтверждения.